именно эту вещь, досталось еще и за однобокость взглядов и нечувствительность к квир-проблематике. Правда, в защиту феминисток можно было бы сказать, что Уотерхаус, взявшийся за опасный мифологический сюжет в 1896-м, то есть год спустя после суда над Оскаром Уайльдом, разумеется, не собирался заниматься пропагандой всего того, что так претит депутату Милонову, а перевел двусмысленный рассказ в плоскость «поисков красоты» — и даже несколько переусердствовал, так что количество обнаженных девичьих грудей на его холсте слегка за гранью приемлемого по меркам викторианской морали.

Впрочем, говорить все это излишне, потому что за разговорами потерялось главное: картину сняли не по прихоти куратора-самодура и не под давлением каких-то радикальных группировок, а в преддверии ретроспективы лондонской художницы афрокарибского происхождения Сони Бойс, феминистки и критика колониализма, мастерицы провоцировать дискуссии и создавать перформативные ситуации в разных социальных средах, отказываясь от авторского контроля и пуская процесс на самотек. Такой перформативной ситуацией и было изъятие картины из экспозиции. Галерея предложила художнице сделать работу непосредственно в залах искусства XVIII и XIX веков — Соня Бойс выбрала зал «Поисков красоты», из которого после инициированного ею квир-перформанса Лазаны Шабазза и группы Family Gorgeous были убраны «Гилас и нимфы», а затем посетителям предложили поделиться своими мыслями о том, насколько музейная классика соответствует сегодняшним представлениям о расе, гендере, сексуальности и социальных классах и что делать с этим разрывом между старыми и новыми ценностями. Посетители музея могли приклеить записку к пустой стене, где висела картина, виртуальные посетители — оставить запись в твиттере галереи. И хотя современное искусство часто обвиняют в том, что оно совсем сожрало классическое и вот уже и из традиционного музея его вытесняет, в данном случае классика взяла реванш, полностью заглушив современность в медиашуме. И теперь Соня Бойс, конечно же, взявшая в расчет все возможные контексты акции — от борьбы с гомофобией до кампании #MeToo, — вынуждена публиковать открытые письма, защищая музей и себя от обвинений в попытке цензуры и посягательствах на историческое прошлое.

Месяц тому назад в фейсбуке на волне продолжающихся голливудских и давно уже не только голливудских разоблачений, охвативших весь мир движением #MeToo, промелькнула забавная картинка «Цивилизационный раскол», источником которой, судя по всему, была страница русского националистического проекта Sputnik & Pogrom (его сайт заблокирован Роскомнадзором как экстремистский). Картинка представляла собой карту мира, поделенную на три зоны: поверх территории США шла надпись «Домогательства», над бывшей «шестой частью суши» — «Оскорбления», а над Антарктидой — «Пингвины». Если сосредоточиться только на музейных войнах памяти, оставив за скобками происходящие повсеместно и несколько более сложно устроенные баталии вокруг старых и новых памятников, то эта геополитическая карикатура на тему баланса сил в двухполярном мире довольно точно описывает сложившееся положение вещей.

Истерика по поводу «Гиласа и нимф» была связана с явно преувеличенными опасениями, что сейчас противники харассмента вынесут из музеев всех «спящих венер», не говоря уже о «похищениях сабинянок» и «поруганиях лукреций». Ведь в последние годы поборники социального прогресса то и дело пытаются подвергнуть ревизии традиционный музей — на предмет адекватного освещения вопросов расы, гендера, сексуальности и социальных классов. До таких яростных кампаний протеста, как в Университете Индианы, где борцы с расизмом требовали уничтожить в одном из кампусов фреску знатного риджионалиста и учителя Поллока Томаса Харта Бентона «Социальная история Индианы», частью коей стало правдивое изображение куклуксклановцев, в музеях покамест не дошло. Агрессивность и интенсивность таких кампаний — вообще свойство более продвинутой университетской среды. Однако европейские и американские музеи сами стараются по возможности спрятать в запасники разнообразные аллегории частей света, где чернокожая рабыня Африка преклоняет колени перед белокожей госпожой Европой, и, наоборот, извлечь из них любой маньеристский, барочный или просвещенческий портрет уроженца колоний, изображенного как самоценная личность. В 2015-м Рейксмузеум вообще полностью пересмотрел свой каталог — исключил из 220 тыс. названий произведений и их каталожных описаний всю колониальную терминологию, заменяя слова «негры», «цыгане», «магометане» и им подобные более нейтральной лексикой.

Больших успехов в музейном деле достигли борцы с педофилией, коим, например, удалось изрядно попортить нервы Ричарду Принсу, автору «Духовной Америки», использовавшему в своем ремейке плейбойскую фотографию с полностью обнаженной малолетней моделью Брук Шилдс: в 2009-м работу Принса сняли с выставки в галерее Тейт офицеры Скотленд-Ярда. Но когда прошлой осенью протестанты осадили Метрополитен с требованием убрать картину Бальтюса «Спящая Тереза», написанную в 1938-м, так как она «романтизирует сексуализацию ребенка», нью-йоркский музей вежливо послал пуритан куда подальше. И тем самым обозначил границу допустимого вмешательства в музейную политику: протестуйте сколько угодно против живого, современного искусства, обвиняя Ричарда Принса в педофилии или же Дану Шутц в паразитировании на трагедии чернокожих американцев, но оставьте классику — а довоенный модернизм уже давно сделался классикой — в покое.

Но пока прогрессивное «полушарие домогательств» выступает против консервативной классики, консервативное «полушарие оскорблений», в свою очередь, борется с носителем прогрессивного духа, то есть — с современным искусством. Так, в России летопись погромов, судебных преследований и несудебного давления на музеи, галереи и выставочные залы, лишь недавно обогатившаяся аналогичными случаями в области балета, театра и кино, ведется в течение двух последних десятилетий. Об отдельных скандальных случаях становится известно: в 2005-м, уступая требованиям верующих, дирекция Третьяковской галереи распорядилась по-тихому снять работу ветерана соц-арта Александра Косолапова «Икона-икра» с выставки «Русский поп-арт», но о факте цензуры рассказал куратор выставки и тогдашний начальник отдела новейших течений Третьяковки Андрей Ерофеев. Чаще же музеи сами и без шума сворачивают опасные выставки и убирают провокационные вещи в запасники — от постоянной экспозиции отдела новейших течений Русского музея, почитай, ничего, кроме разве что дара Петера Людвига, не осталось. И хотя у нас любят шутить, что Россия — страна с непредсказуемым прошлым, музейные войны, если только речь идет не о реституции церковного имущества, почему-то не касаются классического наследия: видимо, борцы за традиционные ценности воспринимают «Чаепитие в Мытищах» и «Крестный ход в Курской губернии» как часть священной традиции, не вдаваясь в оскорбительные для религиозных чувств подробности.

Казалось бы, мироустройство, обрисованное в «Цивилизационном расколе», совершенно логично и достигло диалектической гармонии: прогрессивные силы борются с консервативной стариной, консервативные — с прогрессивной актуальностью, полный паритет и равновесие. Только у «полушария домогательств», кажется, все же есть одно преимущество: даже когда его обитатели столь комично сражаются с фантомами прошлого, они вырабатывают язык терпимости, на котором оба полушария непременно заговорят в будущем. Кстати, многие записки, оставленные протестующими на стене злополучного зала Манчестерской галереи, внушают оптимизм. Кто-то упрекал музей в старомодных, «бинарных» представлениях о гендере и призывал праздновать проявления женской сексуальности. Кто-то шутил: «Что ж вы не сняли „Одиссея и