И вот наступила Пасха, самый большой церковный праздник, неизменно собиравший в столице множество народа. По освященной веками традиции, в Вербное воскресенье, под праздничный перезвон с колоколен тысяч московских церквей патриарх выехал из ворот Кремля во главе праздничной процессии. Горожане еще помнили те времена, когда сам Грозный, почитаемый СВЯТЫМ, царь Иоанн Васильевич пешком вел под уздцы ослятю, на котором гордо восседал владыка. Вот и в тот день все должно было напоминать москвичам старое, безмятежное время. Двадцать нарядных дворян устилали перед патриархом путь дорогой тканью. За ослом везли сани с деревом, обвешанным яблоками. Сидевшие в санях певчие мальчики распевали псалмы. Следом шло духовенство с крестами и иконами, за ними важно шествовали бояре. Но на сей раз патриаршего осла вел по уздцы какой-то напуганный дворянин, а саму процессию окружали грязно-синие жупаны польских пехотинцев, шедших с мушкетами наперевес.

Москвичи по привычке поздравляли друг друга и христосовались. Но сумрачные лица их при этом не выражали ни примирения, ни умиления. Не мир, а вражда и ненависть витали над столицей. Народ не скрывал своих подлинных чувств к безбожной «литве» и христопродавцам боярам. В день Пасхи в Москве, за исключением небольших стычек в Белом городе, обошлось без особых событий, но на следующий день город запылал.

Поляки будто искали предлога к драке и в то же время опасались ее. Значит, кто-то должен был дать им такой повод, после которого все опасения рассеялись бы сами собой. С причиной поспособствовал гусарский ротмистр пан Николай Козаковский. Славный малый устроил на рынке в Китай-городе кровавую потасовку своих солдат с московскими извозчиками. Извозчики были храбрыми ребятами, но оглобли и вожжи против сабель и мушкетов оружие спорное. Русские были безжалостно биты, а многие убиты на месте. На вмиг опустевшем рынке у Свибловой башни остались торжествующие, разгоряченные пролитой кровью польские гусары и трупы десятка безоружных русских мужиков, вся вина которых заключалось лишь в том, что они отказались помогать иноземцам таскать пушки на кремлевские стены, прекрасно понимая, в кого потом эти пушки будут палить.

Поляки, кажется, не искали продолжения драки, но неожиданно в Кремле запели боевые трубы. Ворота, ведущие в Китай-город, отворились, и из них появились колонны немецких мушкетеров роты капитана Маржарета, звериная жестокость которых равнялась разве что их же бесконечной жадности. Наемники кололи и рубили всех, кто попадался им на пути. Они завалили трупами площадь и прилегающие рыночные улочки. Сам Маржарет, рубившийся в первых рядах, и его люди быстро стали похожи на мясников. Их с ног до головы покрывала кровь иссеченных москвичей. Видя такой успех, встрепенулись и другие иноземцы. Торжественно и жутко трубили боевые горны. Мерно стучали полковые барабаны. Роты строились вокруг знамен и в боевом порядке атаковали безоружную толпу. Семь тысяч горожан, стариков, женщин, детей, у которых не было даже возможности защитить себя, оказались перебиты в Китай-городе за предельно короткий срок. Крики ужаса, стоны и мольбы о пощаде сотрясли стены Кремля, и тогда, как бывало уже не раз в истории, с колоколен церквей Белого города ударил набат. Москвичи, хорошо знавшие этот призывный гул, встали как один человек. Начали без раскачки. От мала до велика – все взялись за работу. Со дворов тащили вязанки с дровами, выбрасывали бочки, столы, лавки. Улицы Белого и Земляного городов ощетинились баррикадами, крепостями стали дворы и жилые дома. Стоило вражеским солдатам показаться на улице, как с первых шагов они натолкнулись на организованное сопротивление, и пока одни из-за забора тащили всадников шестами и осыпали градом камней, другие стреляли по ним с крыш и из окон домов.

Поляки получили приказ занять весь посад. Но одно дело резать безоружную несопротивляющуюся толпу в Китай-городе, другое дело столкнуться «накоротке» на узких улочках с профессиональными военными, готовыми к бою и поддержанными вооруженными и рассвирепевшими горожанами. В слободах у иноземцев сразу не заладилось. За оружие взялись тысячи москвичей. Их гнев и ярость грозили смести с пути все преграды. Наемники терпели решительную неудачу в Белом городе. Стрельцы Ивана Бутурлина не позволили жолнерам гетмана Гонсевского прорваться в восточные кварталы через Ильинские ворота. Когда же поляки попытались атаковать Яузские Ворота, Бутурлин устроил им настоящую кровавую баню на Кулишках, заставив уносить ноги, побросав оружие и раненых. На Тверской улице стрельцы в пух разбили иноземные роты, пытавшиеся пробиться в западные кварталы. Наемники не прошли и, неся потери, повернули вспять. Теснимые со всех сторон, они отступили обратно в Китай-город.

В Замоскворечье, подле наплавного моста, повстанцы Ивана Колтовского воздвигли такие высокие баррикады, что с них вели прицельный огонь из осадных мортир по Свибловой башне Кремля, не позволяя полякам носа высунуть за ворота.

Утро 19 марта застало Феону на Лубянке в хоромах князя Дмитрия Пожарского. Когда в Китай-городе зазвонили колокола, они бросились на улицу и, быстро оценив обстановку, поняли, что восстание началось. Началось раньше времени, но изменить что-либо было уже нельзя. Оставалось действовать по заранее согласованному плану и надеяться, что остальные будут действовать так же. Разведка донесла, что на Сретенке, возле Введенской церкви, показались передовые отряды поляков. Князь Пожарский, собрав стрельцов и посадских мужиков из тех, кто был под рукой, встретил неприятеля шквальным огнем, в то время как Феона со своими людьми с боями пробивался к Неглинной, где располагался Пушкарский двор. Пушкари не заставили себя упрашивать и тотчас пришли на помощь. Сам знаменитый мастер Андрей Чохов привез с собой несколько легких пушек. Первые же залпы орудий выкосили ряды наступавших, разметав куски окровавленных тел по дворам и пустырям, на радость окрестным собакам. Поляки в панике бежали обратно в Китай-город. Продолжая наступление, отряд Феоны со стороны Чертолья подступил к стенам самого Кремля. К вечеру у Чертольских ворот у него была уже тысяча стрельцов. Жители помогли перегородить площадь баррикадами. Над баррикадами взвились хоругви. Нежданно подошла помощь из Коломны. Отряды казаков, коломичей и рязанцев под предводительством Ивана и Федора Плещеевых вступили в Замоскворечье, когда на город опустилась ночная мгла. Весть об их прибытии мгновенно облетела столицу и вызвала небывалый душевный подъем. Всю ночь восставшие готовились к тому, чтобы с рассветом возобновить бой. В победе, кажется, уже никто не сомневался.

А утром, едва возобновился бой, Москва запылала. Предатель Михаил Салтыков, отступая вместе с поляками, велел холопам сжечь свой дом и подворье, чтобы нажитое богатство не досталось подлому люду. Начался пожар. Восставшие были принуждены отступить. Оценив «успех» Салтыкова, гетман Гонсевский велел запалить весь посад. Вскоре огонь охватил целые кварталы. Москвичи прекратили бой и все усилия сосредоточили на том, чтобы потушить разгоревшийся огонь. Из домов высыпали люди. На улицах невозможно было протиснуться сквозь толпу. Пронзительно кричали женщины, потерявшие в толчее детей. Кто пытался выгнать скотину из сарая, кто тащил пожитки из огня. Начался хаос, ознаменовавший трагический конец восстания.

Пожар помог Гонсевскому сломить сопротивление восставших. Покидали Кулишки бесстрашные ратники Бутурлина. Смолкнул бой подле Тверских ворот. Отступая перед огненной стихией, отряды ополчения вместе с населением ушли из Замоскворечья. Ветер гнал пламя в глубь Белого города. Следом за огненным валом по сгоревшим кварталам шли вражеские солдаты, круша ногами обгоревшие черепа защитников города. Отряды наемников капитана Маржарета, скрыто продвигаясь по льду Москвы-реки, зашли в тыл стрельцам Феоны, оборонявшим Чертолье, и зажгли кварталы, примыкавшие к баррикадам. Отрезанные от своих стеной огня, стрельцы бились с немцами до последней возможности, покуда кафтаны на них не стали дымиться от жара. Осознав невозможность обороны, Феона повел свой отряд сквозь огонь в прорыв на соединение с князем Пожарским. Не ожидавшие этого немцы, когда на них из огня и дыма с пищалями наперевес десятками стали выскакивать чумазые как черти русские ратники, разбежались в разные стороны, не приняв боя.