Я легко переносил одиночество, я к нему уже привык. Со временем я перестал приезжать на выходные в свой город, тем более, ничего особенного я от этого не терял. В городе, в котором я вырос, история как бы застыла на одном месте, велись одни и те же разговоры во все тех же барах. Через какое-то время мои друзья, перестав видеться со мной, начали говорить, что я зазнался и плевать хотел на них, а мой город стал слишком тесен для меня. Выбора у меня уже не осталось.

Я сам попросту думаю, что если ты ставишь перед собой несколько целей, живешь среди самых разных людей в разнообразном окружении, то поневоле меняется и твой образ мыслей. Забавно, что в большом городе о тебе судят по тому, что ты делаешь, а в провинции по тому, кем ты хочешь быть.

Я на самом деле уже прекрасно понимал, что у моих старых друзей пропал интерес к постижению мира. К людям из другого города или даже из другой компании они относились по принципу «раз нам нет до него дела, значит, он не наш». При таком отношении к миру незнакомый человек уже сам по себе становится врагом. Кажется, все сводится к одной формуле: «я не проявляю интереса к миру, потому что мир не обращает на меня внимания».

Они не желали изменить себя и свою жизнь, их отказ взглянуть на окружающий мир незашоренным взглядом или, по меньшей мере, помечтать о другой жизни заставлял их говорить, что им все наскучило. Одного этого им было достаточно, чтобы не считать себя овощами. Они успокаивали себя такими заявлениями. По этой скуке они признавали своих.

Все их эмоции выглядели бессмысленными, пустыми, казались переживаниями ради самих переживаний. В их взгляде на мир было нечто такое, что сплющивало окружающую жизнь, стригло все под одну гребенку, лишало их существование всевозможных оттенков, зато придавало им уверенности в собственных убеждениях. У моих старых друзей всегда находилось больше ответов, чем возникало вопросов.

Я тогда был полностью согласен с замечанием Камю: «Если мы остаемся всецело поглощенными самими собой, всегда видим и делаем одно и то же, мы теряем привычку и навык упражнять наш ум, и постепенно все замыкается, затвердевает и атрофируется, как мышцы».

Мне же, наоборот, хотелось лететь вперед. Разум, которым природа одарила каждого человека, угаснет, если мы не будем давать ему пищу, оставим без применения.

Люди, с которыми я встречался в Милане, пусть они и подтрунивали надо мной, стали для меня своего рода маяками. Больше всего, Тони. Все в агентстве говорили, что он станет великим криэйтором. В двадцать лет ему вручили престижную премию, к нему стали относиться, как к вундеркинду: его победа наделала много шума в мире рекламы. Он подавал большие надежды. Я всегда разговаривал с ним с огромным уважением, хотя между нами было всего два года разницы. Я восхищался им, он был очень милым, наивным, было в нем что-то, не знаю, как лучше сказать, всечеловеческое. Он всем нравился. И мне в том числе. Он хорошо говорил по-английски, потому что учился в Лондоне. А у меня с иностранными языками была просто беда, и когда он приводил домой какую-нибудь модель и они разговаривали по-английски, я сидел, не раскрывая рта: я не мог выдавить из себя даже нескольких знакомых слов. Я робел и боялся опозориться со своим кошмарным произношением. Тогда я решил записаться на курсы, и каждый вечер начал смотреть фильмы на языке оригинала. Вначале я ничего не понимал. Я, наверное, целый год не смотрел итальянских фильмов. В конце концов я значительно улучшил свой английский.

Тони не спал по ночам, и в офис приходил не раньше одиннадцати, иногда даже и в полдень. Часто по вечерам, когда я пытался заснуть, из его комнаты доносились музыка и несмолкающий гомон его друзей. Иногда я сидел вместе с ними, но в определенный час поднимался и отправлялся спать.

Среди девушек, с которыми встречался Тони, была очаровательная голландская манекенщица. Я потерял из-за нее голову в ту самую минуту, когда она впервые заговорила со мной. Она была по уши влюблена в Тони, но его это особенно не трогало. Часто я слышал, как она плачет, нередко бывало, что после ссор он выставлял ее из дома. Я надеялся, что она больше не вернется к нему, потому что мне это не нравилось. По правде говоря, я каждый раз ждал, что она выйдет из его комнаты и зайдет ко мне, чтобы попросить «политического убежища». Но этого так и не случилось.

Я работал и учился и мало что позволял себе помимо этого. Когда я не работал и не готовился по специальности, я пытался вести ту жизнь, которую представлял себе в своих мечтах: я хотел жить их жизнью. Потому что своей жизни я тогда еще стеснялся.

Мне было стыдно в воскресенье вечером возвращаться в свою квартиру с пакетами с едой, которую наготовила для меня мама: рагу, отварные овощи, рулеты, наша домашняя колбаса, сыр таледжо и скаморца. Все свертки я убирал в холодильник, если был один на кухне, или незаметно проносил сумку в свою комнату и держал ее там, пока не освобождался путь от моей двери к холодильнику. Тони и его друзья предпочитали китайскую, бразильскую, мексиканскую, индийскую кухню и уже тогда были любителями суши.

Я стеснялся и того, что моя мама каждый вечер звонила мне по телефону, чтобы узнать, как мои дела. Мне казалось, что со мной обращаются, как с ребенком, и если Тони был дома, то я иногда не подходил к телефону. А когда брал трубку, то часто пренебрежительно с ней разговаривал. Она звонила мне, чтобы согреть меня своей любовью, а я вместо благодарности что-то цедил ей сквозь зубы. Зато потом, перед тем как заснуть, спохватывался: «А что, если она сегодня ночью умрет?» Я бы с радостью позвонил ей, потому что чувствовал свою вину, но было уже поздно, она наверняка уже спала. А ведь она звонила, чтобы узнать, все ли у меня хорошо, ей надо было напомнить мне, чтобы я захватил с собой грязную одежду, потому что она сама мне ее постирает. Когда в пятницу вечером я привозил с собой грязное белье, на другой день к обеду все уже было выстирано, выглажено и сложено. Я так и не понял, как ей это удавалось, может быть, она всю ночь просушивала выстиранные вещи, обдувая их своим дыханием. Кто его знает! Секреты матери.

Я смотрел на столичных молодых людей, присматривался к их одежде и старался подражать их стилю. Чтобы быть похожим на них, я носил то, что мне не нравилось. Моя низкая самооценка не позволяла мне чувствовать себя на должном уровне, мне всегда казалось, что другие лучше и способнее меня. Даже те, кто на самом деле не могли этим похвастаться. Я начал жить чужой жизнью, смотрел на мир чужими глазами, думал не своей головой, говорил не своими словами.

Наконец Клаудио, заметив во мне все эти перемены, вызвал меня к себе в кабинет:

– Я хочу дать тебе один совет, потом поступай, как знаешь. Твоя сила в том, что ты такой, какой ты есть. Не стремись стать тем, кем ты не являешься, а старайся оставаться самим собой. Что ты ищешь? У тебя есть все, что тебе нужно, больше доверяй себе, тебе надо только понять самого себя. Надо быть уверенным в себе, постарайся относиться к себе с большим уважением. Тебе не надо изобретать новый язык, учись прислушиваться к своему внутреннему голосу. Оберегай свою непосредственность и тогда добьешься той естественности, которая со временем приходит вместе с уверенностью в самом себе. Запомни, что в жизни важно суметь стать тем, кто ты есть.