— Пацаны? А знаешь, кем были мы? Немцам было все равно. Кьеллю было девятнадцать. А Оскару — двадцать два. Надо перестрелять их, пока их не стало больше. Это болезнь, ты должен прибить ее в зародыше.

Он ткнул указательным пальцем в Харри.

— Сидел тут один из них — где ты щас. Ни черта — такие не подыхают! Ты как полицейский, ты должен их всех переловить!

— А откуда ты знаешь, что я из полиции? — удивился Харри.

— Я ж читаю газеты. Ты пристрелил тут одного типа за городом. Это хорошо, но и тут надо кокнуть парочку.

— Что-то ты разболтался сегодня, Оснес.

Могиканин захлопнул рот, еще раз недовольно посмотрел на Харри, повернулся к стене и принялся рассматривать пейжаз в рамке — вид Юнгсторгет. Харри понял, что разговор окончен, кивнул Майе, чтобы та принесла кофе, и взглянул на часы. Новое тысячелетие вот-вот должно было наступить. В четыре «Скрёдер» закрылся на «новогодние мероприятия», как гласила табличка, которую повесили на входной двери. Харри посмотрел на знакомые лица вокруг себя. Как видно, все гости уже собрались.

Четвертую палату наполнял храп. Было тише, чем обычно ночью, никто не стонал от боли, не просыпался с криком от кошмаров. Не было слышно и городской сирены воздушной тревоги. Если этой ночью не будут бомбить, все пройдет куда проще. Она на цыпочках прокралась в палату, встала у кровати и посмотрела на него. Он сидел в кровати и при свете ночника с таким увлечением читал книгу, что не замечал ничего вокруг. А рядом во мраке стояла она. И на душе у нее был мрак.

Заметил он ее, когда стал переворачивать страницу. Он улыбнулся и тут же отложил книгу.

— Добрый вечер, Хелена. Я не знал, что ты сегодня дежуришь.

Она поднесла палец к губам и подошла ближе.

— А ты что, знаешь, когда кто дежурит? — шепотом спросила она.

Он улыбнулся.

— Я не знаю про остальных. Я знаю только, когда дежуришь ты.

— Ну и когда?

— Среда, пятница и воскресенье, потом понедельник и четверг. Потом снова среда, пятница и воскресенье. Не пугайся, это что-то вроде комплимента. Да здесь ведь и голову-то больше нечем занять. А еще я знаю, когда Хадлеру ставят клизму.

Она тихо рассмеялась.

— А ты не знаешь, что тебя выписывают?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Тебя посылают в Венгрию, — прошептала она. — В Третью танковую дивизию.

— Танковую дивизию? Но это же вермахт. Меня не могут туда направить, я норвежец.

— Я знаю.

— А зачем мне в Венгрию, я…

— Тсс, ты разбудишь остальных, Урия. Я читала приказ. Боюсь, с этим ничего не поделаешь.

— Но это же какая-то ошибка. Это…

Он уронил книгу с одеяла, и та со стуком упала на пол. Хелена наклонилась и подняла ее. На обложке, ниже названия «Приключения Гекльберри Финна», был нарисован оборванный мальчик на деревянном плоту. Было ясно, что Урия раздражен.

— Это не моя война, — сказал он, стиснув зубы.

— И это я знаю, — прошептала она и положила книгу в его сумку под стулом.

— Что ты там делаешь? — спросил он.

— Слушай меня, Урия, у нас мало времени.

— Времени?

— Дежурные будут делать обход через полчаса. Тебе нужно успеть до этого времени.

Он снял с ночника абажур, чтобы лучше видеть ее в темноте.

— Что происходит, Хелена?

Она сглотнула.

— И почему ты сегодня не в халате?

Этого она боялась больше всего. Не того, что соврала матери, будто на пару дней уезжает к сестре в Зальцбург. Не того, что подговорила сына лесничего довезти ее до госпиталя и теперь он ждал ее у ворот. И даже не того, что решила бросить все свои вещи, свою церковь и спокойную жизнь в Венском лесу, только бы рассказать ему обо всем: как она его любит, как она готова пожертвовать ради него своей жизнью, своим будущим. Она боялась ошибиться. Нет, не в его чувствах — в них она была уверена. Но в его характере. Хватит ли у него смелости и решимости, чтобы пойти на то, что она собирается предложить? Во всяком случае, он уже понял, что эта война, которую они ведут с Красной Армией там, на юге, — не его война.

— Нам, конечно, следовало бы узнать друг друга получше, — сказала она и положила свою руку на его, и он крепко схватил ее. — Но у нас нет такой роскоши, как время. — Она сжала его руку. — Через час уходит поезд до Парижа. Я купила два билета. Там живет мой учитель.

— Твой учитель?

— Это длинная и запутанная история, но он нас приютит.

— Как это «приютит»?

— Мы сможем жить у него. Он живет один. И, как я знаю, у него, в общем-то, нет друзей. У тебя паспорт при себе?

— Что? Я…

У него был вид, будто он с луны свалился, будто он думал, что задремал за книгой об этом оборванце и теперь видит сон.

— Да, он у меня при себе.

— Хорошо. Мы доедем за два дня, места уже заказаны, и еды у нас будет предостаточно.

Он глубоко вдохнул:

— Но почему Париж?

— Это большой город, в нем можно укрыться. Послушай, в машине лежит кое-что из одежды моего отца, так что ты сможешь переодеться в гражданское. Его размер обуви…

— Нет. — Он поднял руку, и ее тихая, но горячая речь прервалась на полуслове. Она, затаив дыхание, вглядывалась в задумчивое лицо. — Нет, — повторил он шепотом. — Это просто глупо.

— Но… — У нее вдруг будто ком подкатил к горлу.

— Лучше поехать в военной форме, — продолжал он. — Молодой человек в гражданском вызовет больше подозрений.

От радости она не могла найти слов и лишь крепче стиснула его руку. Ее сердце стучало так дико и громко, что захотелось на него шикнуть.

— И еще кое-что, — сказал он, тихо спуская ноги с кровати.

— Что?

— Ты меня любишь?

— Да.

— Хорошо, — сказал он и надел куртку.

Харри осмотрелся. Он поглядел на опрятные полочки, где стройными рядами в хронологическом порядке стояли папки. На стены, где висели дипломы и награды за неизменно успешную карьеру. На черно-белую фотографию Курта Мейрика в форме майора Сухопутных войск, приветствующего короля Олафа, — карточка висела над столом, чтобы каждый, кто входит, обратил на нее внимание. Оглядев кабинет, Харри сел и повернулся к двери.

— Э, извините, что заставил ждать, Холе. Не нужно вставать.