– Пошли, договорим дома.

Мы вышли из здания, я втянула носом воздух и поняла, что да – похолодает. Поднимался ветер и уже тянуло стылой прохладой, а воздух казался чуть влажным – к дождям? Мама тоже плотнее запахнула длинную вязаную кофту.

– Он был в порядке, Зоя. Почти в полном. Я говорила с врачом при выписке – только затруднения с речью, которые должны были пройти. Будем считать, что ему повезло. Должна я была говорить тебе?

– Да, мама. Говори мне все. Не нужно ни беречь меня, ни скрывать. Я не говорила бы с ним так резко, звонила бы узнать о здоровье. Что дальше?

– Привезла домой. Там его уже ждала сиделка и подписанные мною документы на развод. Свои вещи я вывезла раньше. Впустила его в квартиру, бросила на пол ключи, прикрыла дверь и ушла.

– Красиво, – горько отметила я. Меня Усольцев запомнил валяющейся в луже блевотины.

– Красиво? – запнулась на ровном месте мама. Я взяла ее за руку и подвела к той лавочке под молодой ивой. Стоило пересидеть немного и отойти от всего этого – и ей, и мне.

– А теперь я не понимаю – там была опытная сиделка, я оплатила ее услуги на месяц. К этому времени он должен был сто раз реабилитироваться. Он уже тогда был полностью дееспособен и внятно говорил, хотя и запинался. И у него, в конце концов, есть эта его мечта! – взорвалась мама, – что там не так?

– Все так, мам, все так… Ты все сделала правильно – никто не смог бы лучше. А развод?

– Я все подписала, оставила ему и уехала – мы с Ариной Васильевой поехали отдыхать. Потом мне пришел подписанный им экземпляр и пришли деньги по разделу на счет – я получила уведомление. На склады не стала претендовать. А деньги – мальчикам, я открыла счета и не прикасалась к ним – сэкономила. У меня были свои – зарплатные сразу шли на счет. А сейчас и участок продам. Не понимаю – чего хотела Ольга?

А Ольга хотела денег – это было известно всегда. Она была двоюродной сестрой папы и не работала ни одного дня в своей жизни. Вначале ее содержал муж и будто бы у них была неплохая семья. Потом случилась какая-то очень некрасивая история на его работе, и они расстались. Я тогда была еще маленькой и подробностей не знала, помню только, что Ольгу все жалели, и знаю, что именно тогда папа стал давать ей деньги.

Это были арендные со складов, а своими они как-то долго не чувствовались и жаль их не было. И с тех пор это стало нормой – Ольга жила на иждивении у папы. Неплохая, в принципе, женщина. Но иногда ее вдруг клинило на мысли, что мы с мамой настраиваем папу против нее. Очевидно, он иногда раздражался или делал ей замечания – прилетало нам. С Ольгой мы смирились, как с неизбежным злом – все-таки родная кровь. А вот новой папиной жене она была никем, и могло статься так, что та решила вопрос не в пользу Ольги. Тогда все сходится. А могло… да все, что угодно могло. Я внимательно посмотрела на маму.

– Нужно ехать, – обреченно кивнула она, – ехать и выяснять. Я пыталась дозвониться, но Игорь не берет трубку.

– А Ольга?

– Тоже. Ну, эта – просто из вредности. Нужно ехать, – повторила она, – вместе. Это день-два, не больше. Договорись с этим… Токаревым, объясни ситуацию. Хочешь, я схожу к нему? Прямо сейчас?

– Зачем? Позвоним из дому. Пойдем, а то замерзнем здесь. А с кем ты оставишь Тасю? – вспомнилось вдруг.

– Придумаю. Это меньшая из проблем.

– Мам, а давай съезжу я одна? – набравшись духу, предложила я. Увидеть снова Сысоеву – это вообще было бы… что-то. Для мамы такого точно не хотелось.

– Я не проведать его еду – я не позволю сделать из тебя сиделку, если что… Это не обсуждается, Зоя, – спокойно ответила она.

С самого раннего утра небо было затянуто тучами. Они висели низко, но настоящих неприятностей пока не доставляли. Резко похолодало. Я стояла в ночной рубашке, набросив на плечи одеяло, и прощалась с летом. Из моего окна хорошо видна была Тая с ее серой поморщенной водой и длинные ветки ив на том берегу, которые нещадно трепал резкий ветер…

Со дня на день должно было прийти письмо от Виктора. Я думала об этом как-то потерянно и обреченно. Такое же жутковатое чувство когда-то вызвала у меня картина надвигающегося шторма. Я стояла на берегу Белого моря между голыми стволами плавника, торчащими из песка – почти у самой воды, а с моря надвигалась темная стена. Граница шторма была так четко очерчена, так явно выражена, что это зрелище казалось чем-то сюрреалистичным.

Это было... грандиозно и жутко! И в то же время дико притягательно. Чувствовалась какая-то мучительная, неразумная потребность удостовериться, что все происходит на самом деле, что все так и есть. И я заворожено ожидала хотя бы первого порыва ветра – оттуда. А черно-сизая стена надвигалась в полной почти тишине и становилась все темнее, казалась все выше… давила своей мощью и неотвратимостью того, что должно случиться.

А теперь вот жду снова…

Да-а… а еще Паша выслал вещи. Сейчас из теплой верхней одежды и обуви в моем распоряжении было только то, в чем я приехала – утепленные джинсы, свитер и короткая куртка. Еще ботинки на толстой подошве. Все было в тему, кроме них.

– Зоя, спускайся! Еще много нужно сделать, – раздалось снизу…

– Обувь? А что не так с твоей обувью? – удивилась мама, когда вопрос встал ребром: – Хорошие ботинки – теплые. Сегодня дождь будет, я его чую – плечо ломит. Хочешь, я тоже влезу в похожие?

Скоро мы выходили из дома с парой небольших сумок в руках. Пока завтракали, договорились, что планы начнем строить только после того, как узнаем обстановку.

Станция… два места в проходящем… Питер с такой же и даже более мерзкой погодой, чем в Новой Рузе. Она давила… почти все время в поезде мы с мамой дремали, только изредка открывая глаза и посматривая в окно. Беспросветно…

Знакомые, но уже порядком подзабытые ощущения от поездки в метро… год назад, больше? Запахи, звуки, турникеты… сквозняки.

А мои мальчики где-то недалеко. Я ни разу не видела их академию. Поступать с ними ездил отец. Он пробыл в Питере почти месяц и не сообщил мне, что они поступили – готовил сюрприз. Сказал об этом, только переступив порог квартиры и это случилось раньше, чем я ждала. Вошел с сияющими глазами и таким лицом, будто их поступление – исключительно его заслуга. Это была такая радость, такой душевный подъем, настоящее счастье!

А потом оно стало не только нашим, но и Пашкиным с Саней. Мы пригласили их к себе и событие это отметили. Своих детей у них не было, и наши мальчишки были очень близки им – Паше так точно. Они даже профессию выбрали, глядя на него. Вымотанный и издерганный Усольцев, месяцами пропадающий в морях, очевидно не являлся тем примером, судьбу которого хотелось бы повторить. А еще у Пашки где-то рос сын от первого брака, и он был одногодком Сережки и Ромки.

– Ну вот… – остановилась мама перед домом, в котором прожила почти всю свою жизнь. Поставила сумку на лавочку и осмотрелась.