Мы идем к выходу, когда я слышу за своей спиной:

– Простите, сударыня, нам даже нечем вас угостить.

Теперь во взгляде женщины – раскаяние, даже стыд. Но стыдиться нужно вовсе не ей.

Мы с Аланом обходим все дома в деревне. Все до одного. И в каждом видим похожую картину.

Когда мы уезжаем, вслед нам несутся слова благодарности. Но я знаю – мы не заслуживаем их. Если бы не случай, я могла так и не узнать о мошенничестве моего секретаря, и он продолжил бы наживаться на этих несчастных людях.

Сейчас он сидит в карете напротив меня – молчаливый, даже подавленный. Не знаю, извлек ли он урок из этой поездки. Надеюсь, что да.

Но извлекла его и я. Я поняла, что слишком беспечно относилась к своим обязанностям. Что пренебрегла той ответственностью, что, независимо друг от друга, возложили на меня Вересов и его величество.

Пора браться за дело!

Я приезжаю во дворец с докладом. В его первоначальный текст прямо перед этим визитом были внесены некоторые изменения. Я полна решимости сделать что-нибудь полезное не только для Тодории в целом и королевской семьи в частности, но и для простого народа. Мне больно осознавать, в каком тяжелом положении находятся живущие в горах крестьяне. Тем более, что, похоже, кроме меня, это вообще никого не волнует.

Да, повысить их уровень жизни будет непросто, но стоит хотя бы попробовать. Сейчас, когда на Диком озере будет запущен целый курортный комплекс, там потребуются и рабочие руки, и продовольствие. Я уже узнала у графа Помпиду, что почти всю еду для королевского дворца и большинства семей аристократов закупают за границей. Сыры – во Франции, колбасы и мясо – в Германии. Импортные продукты считаются более качественными, вкусными, а главное – престижными. И разве есть кому-то дело до не знающих куда сбыть плоды своего труда и оттого нищающих тодорийских крестьян?

Лакей ведет меня к кабинету его величества и перед его дверями перепоручает королевскому секретарю.

– Его величество примет вас, ваша светлость, как только закончит текущий разговор, – сообщает мне тот с виноватой улыбкой.

В приемной нет других посетителей, и я располагаюсь на мягком диване у окна. Мне совсем нетрудно подождать. Дополнительная возможность еще раз пробежаться по тексту доклада, чтобы озвучить его королю, не подглядывая, как школьница, в шпаргалку.

– Может быть, желаете оранжада или кофе, ваша светлость? – предлагает секретарь. – Нет? Тогда я, с вашего позволения, ненадолго отлучусь – требуется убедиться, что всё готово к вечернему приёму.

Он удаляется, а я на несколько минут погружаюсь в свои бумаги. Я так старательно перечитываю собственноручно написанный текст, что вздрагиваю, когда тишину кабинета нарушают какие-то звуки.

Кажется, его величество с собеседником подходят совсем близко ко всё еще закрытым дверям кабинета с другой от меня стороны – потому что я начинаю различать сначала отдельные слова, а потом и целые фразы.

– Рейни, ты не можешь вот так взять и всё отменить!

Даже если бы я не узнала голос, я догадалась бы, какого посетителя принимает король – кто еще, кроме герцогини Жуанвиль, мог назвать его величество «Рейни» - думаю, на такое не решилась бы даже его младшая сестра.

– На этот прием приглашены не меньше десятка важных особ, в том числе – французский посол.

– Мне кажется, недомогание именинницы – достаточно веская причина для отмены праздничного ужина, – в отличие от своей фаворитки, его величество говорит чуть тише и гораздо спокойнее.

– Ах, перестань! – взвизгивает Клэр. – Твоя сестра всегда недомогает. Уверена, она может приложить некоторые усилия и появиться на ужине хотя бы на полчаса. Дольше и не требуется – гости поздравят ее, и она сможет удалиться с чувством выполненного долга. Потом ее отсутствие вряд ли будет кого-то волновать.

– Ты говоришь о моей сестре! – я слышу нотки гнева в голосе его величества.

Мне хочется спрятаться за портьеру, чтобы, когда дверь кабинета распахнется, никто не увидел меня. Я не хочу, чтобы они знали, что я слышала хоть слово. Это – один из тех приватных разговоров, при которых не должно быть чужих ушей.

Но дверь распахивается, а я по-прежнему сижу на диване. Впрочем, когда его величество выходит из кабинета, я вскакиваю и приседаю в реверансе, но боюсь, этот поклон не может скрыть мое покрасневшее лицо.

Впрочем, краснею не я одна – герцогиня тоже заметно смущена. Не сомневаюсь – они оба понимают, что говорили достаточно громко.

К чести его величества, он выходит из этого неловкого положения с большим тактом. Он целует мне руку и говорит:

– Быть может, вы рассудите нас с герцогиней, ваша светлость? Вы тоже приглашены на сегодняшний ужин. Будете ли вы оскорблены или обижены, если он не состоится из-за болезни принцессы?

На этот вопрос я могу ответить, не раздумывая:

– Нет, ваше величество, не буду. Мне кажется, здоровье ее высочества гораздо важнее любого приёма.

Он удовлетворенно кивает:

– Именно это я и пытался объяснить герцогине. Я рад, что мы с вами сошлись во мнении. Простите, я помню, что должен был заслушать ваш доклад, но если вы принесли его в письменном виде…

Он бросает на меня взгляд, и я подтверждаю:

– Да, ваше величество, вот он.

Он берет бумаги из моих рук.

– Надеюсь, вы простите меня, если я ознакомлюсь с ним завтра? Сегодня я хотел бы побыть с сестрой.

– Разумеется, ваше величество!

Он удаляется, оставив нас с герцогиней вдвоем. Не могу сказать, что этот тет-а-тет мне приятен. Не сомневаюсь, что и ей тоже. И тем удивительнее звучат ее слова:

– Быть может, ваша светлость, вы не откажетесь прогуляться со мною по парку? Сегодня чудесная погода.

Едва мы выходим на крыльцо, к нам бросаются лакеи с белыми парусиновыми зонтиками, но Клэр прогоняет их резким взмахом руки.

– Простите, ваша светлость, но я не хотела бы, чтобы кто-нибудь присутствовал при нашем разговоре. Признаться, я не рассчитывала, что он состоится именно сегодня, но раз уж мы с вами встретились, то к чему откладывать его дольше?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я чувствую неприятный холодок в груди. Ничего хорошего этот разговор не сулит.