Педагог, отдавший детям душу! Педагог, даривший людям свет! Можно ли теперь такого кушать? Наш тигренок думает, что нет. Жестко и невкусно, пахнет мелом, желчью, авторучкой и доской. Ничего подобного не ел он, и не видит пользы никакой. Если ты давно измучен рисом, что за польза в меле и доске? Если полосатый организм день за днем мечтает о белке?

На полу, укрывшись полотенцем, между батареей и стеной вегетарианец сном младенца спит и видит сон зеленый свой. Тигр замер, постоял немного, сделал осторожно шага два… И лизнул ему на пробу ногу. Тьфу, сплошная соя и трава! Кто живет в гармонии, в покое, кто не пьет, не курит, не шалит, рис и сою ест, и все такое — тот из них почти и состоит. В доме не найти приличный ужин. Тигр вышел в коридор и лег. Вдруг — сама открылась дверь наружу, приглашая выйти за порог! Запах мяса! Спины! Ягодицы! Ноги, руки, яйца, голова! Граждане зажравшейся столицы! Теплая, весенняя Москва! Кушай, тигр, всякого подонка! Медленно, со вкусом, не спеша! Так как это сказка для ребенка, то концовка крайне хороша!

2006, иллюстрации нарисовала Настя ozozo

Я пересек площадь и вошел в сувенирную лавку «Old Drakula». Солнце уже уползало за горы, и на деревню спускался туман. В лавке пахло детством — дубленой кожей, древесной стружкой, сушеными листьями, медом, шерстью и еще чем-то таким знакомым, для чего не существовало называния. Под кованым абажуром крутились осы, а за прилавком в плетеном кресле сидела тетушка Агата. Ее голова была обвязана черным траурным платком, и от этого тетушка Агата напоминала то ли ведьму, то ли волшебницу. Сейчас она дремала, но руки ее непрерывно двигались — виток за витком из-под спиц полз шарфик, тоже черный. Я долго смотрел на эти спицы, а затем кашлянул. Она приоткрыла веки:

— Здравствуй, мой мальчик.

Когда-то я обижался, что она продолжает называть меня мальчиком, но когда тебе девятнадцать, это уже не имеет значения.

— Мне нужно купить одну вещь, тетя Агата.

— Ты можешь взять, что тебе нужно, и уйти.

— Я хотел поговорить об этом с отцом Адрианом.

— Отец Адриан ведет службу. А что тебе нужно?

— Мне нужен карандаш.

— Карандаш? — Спицы тетушки Агаты продолжали мерно покачиваться, она совсем не удивилась.

— Да, карандаш.

— Разве ты не знаешь, где у нас карандаши? — она кивнула на прилавок.

— Но мне нужен карандаш из осины, тетушка Агата.

— Они все из осины.

— Так вы говорите туристам, но я должен быть уверен, что у меня настоящий осиновый карандаш.

— Это имеет значение, мой мальчик?

Я задумался. Действительно, имеет ли это значение? Вообще-то ни малейшего, и, разумеется, я это прекрасно понимал. Но почему-то мне очень хотелось, чтобы этот карандаш действительно был не просто с надписью, а из настоящей трансильванской осины.

— Но я пришел именно за ним, тетушка Агата.

— Точно не скажу, из осины или нет, не я их заказываю, — качнула головой тетушка Агата. — Тебе лучше поговорить об этом с отцом Адрианом.

— Я так и хотел. Но он ведет службу.

— Ты можешь дождаться его здесь или пойти в церковь.

Стало слышно, как гудят осы, равнодушно постукивая жесткими мордами о стекло лампочки. Я подошел к прилавку, достал из коробки один из карандашей с выжженной строчкой «Transilvania: Vampire Death» и понюхал. Пахло горелым деревом, но осина это или нет, я не знал. Честно сказать, я вообще сейчас не помнил, как пахнет осина.

— Возьму этот. — Я поднял карандаш и показал ей.

Тетушка Агата кивнула, не поднимая век.

— Ну, я пойду, тетя Агата?

Спицы дернулись и замерли. Тетушка Агата пронзила меня глазами.

— Влад, мальчик мой, я не знаю, что ты задумал, но если ты что-то задумал, поговори об этом с отцом Адрианом.

— Но он ведет службу. Вы не волнуйтесь, тетушка Агата, все будет хорошо.

Я точно знал одно: с отцом Адрианом говорить не хочу и не могу. Я улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка вышла искренней. Но, по-моему, она вышла плоской.

* * *

Я ждал Петру в ресторанчике Габи напротив замка, а она все не шла. На площади стояли два натовских джипа, а рядом дремала запряженная в телегу лошадь дяди Себастьяна. Справа у ворот отеля детвора продавала яблоки. А сразу за замком начинались зеленые как мох склоны гор, и шли вверх, вверх. Погода сегодня стояла ясная, тумана не было, и можно было разглядеть отсюда даже клубы колючей проволоки базы «Кемп Ойлвел» и черные мачты вышек.

Кукурузные лепешки уже были съедены и чай выпит, но, казалось, сытости это не прибавило. Очень хотелось заказать еще порцию, но было жалко денег. В ресторанчике стоял шум — за центральным столом гудела компания туристов, кажется натовцы. Среди них был один рослый военный в форме базы «Кемп Ойлвел», а остальные пожилые и полные — то ли родственники, то ли друзья, приехавшие его проведать. Старый Габи приносил им уже вторую порцию свиных окороков.

— Дракьюла! — закричал пожилой натовец, проворно выскочил из-за стола и встал рядом с Габи, одну ручищу положив ему на плечо, а другой придерживая свою нелепую ковбойскую шляпу. — Дракьюла май френд! — объявил он.

Раздался общий смех, и дважды полыхнула фотовспышка. Если Габи и был чем-то похож на графа Дракулу, то только тем, что был старым. Неожиданно я встретился взглядом с молодым военным. Он рассматривал меня открыто и приветливо — с любопытством, но без неприязни. Они все такие в общении — внимательные и обаятельные. Как граф Дракула. Я опустил взгляд в кукурузные крошки на тарелке.

— Извини, задержалась, — раздался надо мной голосок Петры. — Завалили вопросами и не отпускали.

Я вскочил, мы обнялись и поцеловались. Тут же к нам подошел Габи, и я попросил для нас с Петрой немного вина и курицу.

Петра села напротив, плюхнула локти на струганную столешницу, кулачками подперла щеки и улыбнулась. Ужас, какая симпатичная.

Немедленно из-за шумного столика к ней подошел пузатый натовец и стал что-то втолковывать, кивая на замок и жестикулируя. Петра залопотала в ответ, забавно перебирая по воздуху пальчиками. Натовец стянул с головы свою шляпу и трогательно прижал к груди, всем видом изображая смешную мольбу. Голова у него оказалась лысая — с рыжими старческими пятнами и каймой седых кудрей. Петра засмеялась и развела руками. Натовец вздохнул и вернулся за свой столик.

— Чего он? — поинтересовался я.