— Если ты уедешь с ним в Пуасси, знай, что меня ты больше не увидишь! — заявил он.

— Мы и в Ветее видели тебя нечасто.

— Ах так? Ну тогда можешь передать господину Моне: пусть поставит крест на тех трех тысячах восьмидесяти шести франках, что я ему должен!

«В Ветее, — как тонко подметил Даниель Вильденштейн[46], — Алиса оставалась с Клодом под крышей дома, в выборе которого принимал участие и Эрнест. Тот факт, что после смерти Камиллы она взяла на себя заботу о детях Моне, служил ей оправданием и позволял спасти видимость приличий в глазах родственников и соседей. Но последовать за ним в Пуасси означало пойти на открытый скандал, что не могло не потрясти главных действующих лиц этой внутрисемейной буржуазной драмы».

Итак, запутанные личные взаимоотношения и непрекращающиеся финансовые проблемы, вот что ждало Моне в Пуасси. К тому же скоро выяснилось, что город ему не нравится. И он принимает неожиданное решение отправиться в свою любимую Нормандию. Один.

«Выдайте мне авансом хоть сколько-нибудь, — пишет он Дюран-Рюэлю в январе 1882 года. — Я еду работать в Дьеп, и мне надо подыскать там себе пансион».

Пуасси не сумел его очаровать. Между тем по сравнению с домом в Ветее новое жилище представлялось очень удобным. Никакой тесноты, никакой толкотни. Три этажа! Каждому члену семьи нашлась здесь отдельная комната.

Но для поездки в Нормандию требовались деньги. Увы, 20 января — в тот самый день, когда Моне обратился к своему «галерейщику» за помощью, тот узнал, что стоит на грани банкротства.

Мы уже упоминали, что Дюран-Рюэль получил крупный аванс от одного из ценителей живописи, человека по имени Жюль Федер. Но беда заключалась в том, что банк «Юньон женераль», которым руководил означенный Жюль Федер, 2 февраля был объявлен финансово несостоятельным. Банк пал жертвой кризиса сбыта и безработицы, свирепствовавшей тогда по всей Европе, но также и жертвой правительственной политики, направленной на защиту интересов крупного еврейского капитала, тогда как «Юньон женераль», к своему несчастью, находился в руках католической партии. В этих чрезвычайных обстоятельствах Федер и его партнер Бонту прибегли к малодостойным методам — скупали на бирже собственные акции, бросив на это дело все наличные ресурсы, пока те не истощились.

Крах банка «Юньон женераль» означал не только серьезные затруднения для Дюран-Рюэля, из которых вытекало, что Моне снова вступает в полосу финансовой нестабильности. Он также означал разорение тысяч мелких вкладчиков и стал одной из главных причин последовавшей затем волны подъема антисемитизма, достигшей пика в Панамской афере и деле Дрейфуса.

Банк лопнул? На Моне это известие не произвело ровным счетом никакого впечатления. Это проблема Дюран-Рюэля, вот он пусть ею и занимается. Каждому свое.

В субботу 4 февраля он прибыл в Дьеп и устроился в отеле «Виктория», расположенном на набережной Генриха IV. Это был первоклассный отель. Проживание с пансионом обходилось здесь в 20 франков ежедневно! Едва разобрав багаж, Моне немедленно хватается… нет, не за кисти. За перо. Отныне так будет всегда. Куда бы он ни отправился работать, отовсюду он будет писать Алисе письма — она так пожелала. Биографы должны быть ей за это признательны. Еще бы, какой источник информации! С другой стороны, нельзя не посочувствовать художнику. Подумать только, каждый божий день, закончив работу, он, вместо того чтобы отдыхать, садился за письменный стол и сочинял послание за посланием своей Дульцинее. Ибо Алиса не довольствовалась коротенькими записками, а требовала подробного отчета о каждом проведенном вдали от нее дне.

Прошло всего несколько дней, и Моне с неудовольствием заметил — Дьеп ему тоже не нравится.

«Я чувствую себя здесь слишком в городе, — сообщает он в одном из писем, каждое из которых начинается с удивительного обращения „Уважаемая сударыня!“ — Смотрю на все, но ничего не получаю…»

В тот же самый день, 6 февраля, он пишет и Дюран-Рюэлю:

«Если бы вы смогли выслать мне мои 500 франков, то оказали бы мне большую услугу, поскольку я приехал сюда практически без денег…»

Бедный художник! Он еще не знает, что Федер арестован и заключен под стражу, вследствие чего резко пошатнулось и положение его благодетеля. Его долг составлял миллион франков — гигантская сумма! Чтобы получить о ней представление, соответствующее сегодняшнему дню, достаточно умножить число на шесть[47]. Но дело было не только в долгах. Собратья по цеху и смертельные враги Дюран-Рюэля плели против него настоящий заговор. Они надеялись воспользоваться неблагоприятной для того ситуацией, чтобы обвинить его в торговле поддельными шедеврами. Кроме того, они собирались выбросить на аукцион Друо большое количество полотен импрессионистов, чтобы сбить цены и окончательно раздавить конкурента.

У них ничего не вышло.

Воскресенье, 5 февраля. Решительно, Дьеп — слишком шумный город. Да и писать здесь, кроме утопающих в вечернем тумане порта да церкви Святого Иакова, нечего.

И Моне направляется к деревушке Пурвиль, расположенной в устье реки Си. Чтобы попасть сюда, необходимо пересечь деревянный мост, предназначенный исключительно для пешеходов. И вот его взору открылась деревня — полтора-два десятка рыбацких хижин, скучившихся вокруг разрушенной церкви и каменного креста. Обычный турист не найдет здесь ничего интересного. И это еще слабо сказано, если верить справочнику[48] тех лет. «С одной стороны громоздятся груды речной гальки, не дающие морю подступить к самым домам; с другой — раскинулась приветливая долина. Слева высятся прекрасные буки, серебристые ивы и гордые тополя, здесь же журчит ручей; справа — несколько дубов, чьи истерзанные ветром стволы клонятся до самой земли, а листья сохнут и желтеют, так и не успев зазеленеть; повсюду видны унылые кучи серых булыжников. Вот вам и весь Пурвиль».

«Гид купальщика. Дьеп и его окрестности» высказался еще более категорично: «Пурвиль — это само уныние. Жалкая горстка домишек, притиснутых к склону холма, поросшего утесником и вереском. В центре — развалины церкви, немые свидетели запустения в святом месте. Река Си, на которую везде приятно глядеть, здесь не вызывает ничего кроме тоски. Зажатая между двумя утесами, речка теряется в скоплениях гальки, перекрывающей ей течение и заставляющей разливаться зловонной лужей. Наблюдать за ее полной печали агонией остается лишь редким таможенникам; деревенские жители предпочли отодвинуть свои хижины подальше, лишь бы не видеть бесславного конца реки…»

Пурвиль вечно покрыт туманом. Значит, Пурвиль — это то, что нужно Моне. Тем более что, каким бы невероятным это ни казалось, на западной оконечности пляжа есть казино, а при нем — гостиница с рестораном, о чем сообщает вывеска «Знаменитые галеты»[49].