– Красивая, – заметила Элейн. – А играть-то сможет, как ты думаешь?

– Не удивлюсь, если она окажется хорошей актрисой. У девушки есть темперамент, который она контролирует. Это Дейл, ее бас-гитара, а второй – Торопыга Гонсалес, ударник. Заметила его инструменты? Пара барабанов и тарелки – больше ничего. Линда говорит, что у него ужасный характер, который он вымещает на барабанах.

– Это собственная их музыка? – спросила Элейн.

– Нет. Поэтому-то я и притащил си-ди-диск. Они просто дурачатся, играя одну из песен Хенсона. Помнишь троицу, которая была в моде пару лет назад? На этой кассете Линда не поет песен группы «Одесса». Веселятся вовсю, видишь? А вскоре их группа распалась.

– Почему?

– Не смогли пробиться.

– Почему же они считают, что смогут сделать это сейчас?

– Сейчас у них есть я, – с некоторым удивлением в голосе произнес Чили.

Элейн посмотрела на него долгим взглядом, но промолчала. Они смотрели видео, а потом Элейн опять поглядела в сторону Чили, но на этот раз поверх его головы, и сказала: «Майкл», и Чили, обернувшись, увидел в кабинете Майкла Вира – не отрывая взгляда от экрана, он приблизился к столу.

– Что это, просмотр отснятого материала? – спросил Майкл, характерным своим жестом потирая руки. – Рад видеть тебя, Чил, старина. Делаешь картину, а меня не пригласил? Постыдился бы!

– Это любительский фильм, – сказал Чили, – моих друзей. Роли ростовщика там нет.

– Милашка какая, – сказал Майкл.

– Ростовщика не будет, но как ты насчет роли педераста-островитянина с Самоа, а, Майкл? Заинтересуешься?

– Самоанец, значит, – сказал Майкл, заметно оживившись, и, размахивая руками, запел: – «О, не мани меня, Самоа…» Дальше не помню, но мотив просто прелесть, правда? – И без паузы он продолжал: – Знаешь, Чил, в чем была твоя ошибка в «Пропащем»? Меня вдруг это осенило – ты слишком рано вернул мне память, и все пошло насмарку. Когда лучше было бы мне притворяться, что я все еще страдаю амнезией. И выжать из этой амнезии все, что можно. Ведь амнезия – это уловка мозга, попытка не сойти с ума.

– «Зачарованный» с Грегори Пеком, – сказала Элейн. – Мы тут совещаемся, Майкл.

– О, а я-то думал, что вы глядите порнушку. Да, мила, мила, ничего не скажешь. Как бы мне с ней пообщаться, Чил?

– Подставить лестницу. Майкл бросил взгляд на Элейн.

– Слышала? И это после всех денег, которые я принес этому неблагодарному кретину!

– Выйди отсюда, Майкл, хорошо? – сказала Элейн.

– Ладно, – сказал Майкл, – только в роли педераста-островитянина вы меня теперь не увидите!

Чили озирался, чтобы удостовериться, что Майкл действительно ушел.

– Он это всерьез?

– Майклу всегда требуется, чтобы последнее слово осталось за ним. Пора бы тебе уж это понять.

Минуту-другую они смотрели, как Линда с ее «Одессой» изображают Мика и «Стоунз», исполняющих «Радость», и Элейн даже барабанила пальцами по столу, когда раздался телефонный звонок. Взяв трубку, Элейн послушала, после чего нажала кнопку и со словами:

– Это твой дружок-полицейский, – передала трубку Чили.

Тот встал, чтобы ответить, и, произнеся «Даррил?», стал глядеть на Линду, имитирующую важную поступь Мика Джаггера, в то время как Даррил рассказывал ему о русских и Джозефе Энтони Лазано. Послушав еще несколько минут, Чили сказал:

– Да, я знаю, где это. В котором часу?

Он опять замолчал, слушая, потом взглянул на часы и, проговорив:

– Увидимся на месте, – передал трубку Элейн, после чего, сев в кресло, остановил кадр с Линдой.

Элейн ждала.

– Ну, что?

– Двое русских, оба значатся в дарриловских списках организованной преступности, опознали убитого русского и готовы похоронить тело. Они сказали, что понятия не имеют о том, что тому понадобилось в моем доме. Ну а что до Джо Лазано, брошенного в Гриффит-Парке, до сих пор никто не наводил о нем справок.

– Я думала, у каждого из нас кто-то есть, – сказала Элейн.

– Но этот «кто-то» может не хотеть иметь с тобой ничего общего. А еще Даррил сказал… Элейн!

Она глядела на замершую на экране Линду, но тут же повернулась к Чили:

– Я слушаю, слушаю. Даррил сказал…

– Что в моем доме парень был убит тем же самым оружием.

– То же самое оружие не обязательно обозначает того же самого убийцу, не правда ли? – сказала Элейн.

Вот оно. Так и схватывает на лету. Чили кивнул.

– Верно. Но если это правда…

Элейн задумалась.

– Мне приходилось работать над сюжетами, весьма сходными с этим. То же самое оружие… Итак, Джо Лазано был нанят кем-то, кому понадобилось убить тебя, – это при условии, что между тобой и Джо не было личной вражды. Ведь это так?

– Я уже говорил тебе, что даже незнаком с ним.

– Следовательно, Лазано застрелил русского по ошибке. А русский проник к тебе в дом, потому что ты видел, как он или другой русский застрелили Томми Афена. Ну а тот, что развлекался в парке, как там его фамилия?

– Верной.

– Верной говорит, что Лазано застрелили двое цветных, афроамериканцев. Убили его из его же собственного пистолета. Тогда можно сделать еще одно предположение – что русского убил Лазано. Как тебе такой вариант?

– Очень похоже на правду, Элейн. Даррил говорит, что Джо Лазу, прежде чем застрелить, раскроили череп. Они били его по голове, возможно, отнимая у него пистолет.

– Но как это будет выглядеть в кино? – спросила Элейн. – Отсними эти кадры – и для публики не останется никакой интриги.

– Да?

– Ей все будет ясно.

– Кроме того, во что это выльется.

– Этого ты и сам не знаешь, – вынуждена была сказать Элейн.

– Скажу тебе вот что, – сказал Чили. – Когда я замысливал «Поймать Лео», я, помню, все думал: эти проклятые концовки, старина, вовсе не так просты, как кажется на первый взгляд. И все же картина получилась, правда же? Надо запастись терпением, Элейн. И все вытанцуется.

Она увидела, как он поглядел на часы, а затем обратился взглядом к застывшей в полуфазе Линде на экране.

Все еще не сводя глаз с экрана, он сказал:

– Оставляю тебе видео и си-ди-диск. И только потом повернулся к ней:

– Даррил заполучил одного русского и хочет, чтобы я на него взглянул. Но сперва мне надо провернуть еще одно дельце.

Внутри Чили увидел Ники, отвернувшегося лицом к окну и сидевшего, задрав ноги на угол стола, и с руками, свободными для жестикуляции, – ими он размахивал сейчас в воздухе. Услышать он его тоже услышал и спросил у секретарши, собиравшейся уходить: