Судебного слушания не было, Элиоту было предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве без отягчающих обстоятельств, после чего он был отправлен в исправительное заведение «Кулани» на Хило. Он надеялся на досрочное, но попал в передрягу – ранил охранника и порезал кое-кого из заключенных за то, что приставали к его «девушке» – хорошенькому пареньку, которого теперь он время от времени встречал в Западном Голливуде, – и в результате оттрубил шесть лет кряду, ни больше, ни меньше. Черт его дери. По освобождении подвизался администратором нескольких музыкальных групп, был вышибалой, потом устроился администратором «Буйа-Трайб», знаменитых самоанских рэпе ров, тут и ухватился за Раджи как за якорь в мире бизнеса. Когда Раджи спросил его, что он умеет, Элиот ответил: «Могу швырнуть человека из окна отеля с десятого этажа. Могу обломать ему руки-ноги… Могу порезать ему горло. Чего желаете?»

Войдя, Раджи прямиком направился к зеркалу, старомодному, с деревянными крылышками, на которые он обычно вешал свою кепчонку. Но тут он не повесил ее, а, глядя в зеркало, стал ее поправлять – поправил раз, другой, надвинул на лоб, чуть ли не до темных очков. Повернув голову, он увидел в зеркале Элиота.

– Слыхал? Чили Палмера? Как он вправлял мозги Нику… Это его «погляди на меня»… Слыхал?

– Так же, как вам мозги вправлял недавно, сказал Элиот, все еще приникнув к окну.

– Ага, но Ники-то перетрусил. И как только тот ушел, напустился на меня: «Сидел тут как пень! Ни единого слова ему не сказал!» А я ему: «Он с тобой говорил, не со мной». Если б я захотел проучить его, я мигнул бы тебе, подал бы знак, когда он уходил, верно? И он полетел бы в окно. Но мне пришла в голову одна мысль. Постой-ка, минуточку терпения. А что, если позволить Чили Палмеру заполучить Линду Мун? Пусть работает, старается. Раздобывает ей ангажементы, подыскивает фирму звукозаписи, оплачивает рекламу. Понимаешь, о чем я толкую? Контракт-то наш по-прежнему действует. Если выгорит – мы получим свою долю как ее импресарио.

– Вы и Ники.

Они оба называли его «Ники».

– Ну да. А если не выгорит – шишки посыплются на него, а не на нас.

– Значит, проучить этого парня, Чили Палмера, вам не требуется, – уточнил Элиот, проверяя, правильно ли понял слова хозяина.

– Ты же слышал. Мы выждем, посмотрим, как он примется за дело. У человека есть деньги, связи, он знает многих, должен знать и ловких про-моутеров. Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что он исполнит задуманное.

– Так я ничего не делаю? – сказал Элиот.

– Если у тебя руки горят, вымой лишний раз мою машину, – сказал Раджи.

– Я подумаю об этом, – произнес Элиот, и Раджи с подозрением поглядел на него, дескать, это еще что такое?

Они сидели в дарриловском «краун вике», пристроившись во втором ряду машин, как раз напротив броской вывески магазина «Ральф» в торговом центре на Ферфакс в Санта-Монике. Слева направо значились: химчистка, пекарня, фотография в течение часа, за углом же предлагались – ортопедическая обувь, экипировка для подводного плавания, ремонт часов, проверка зрения и, наконец, последнее – зубной врач для всей семьи… Одна из вывесок была написана русскими буквами. Это было фотоателье, и именно его вывеска привлекла внимание Чили.

– Что скажете насчет вывески «Фотопортреты»? Может, это он кокнул Томми?

– Я уже думал о заведении, на которое и вы обратили внимание, – сказал Даррил. – Оно так и шибает в нос, но давайте посмотрим, что за ним кроется. Владелец еще и почту заимел – почтовые ячейки, упаковка и отправка посылок, фотографии на паспорт. Здесь множество народа гужуется. Съезжаются со всего побережья и для самых разных дел, а к востоку от Санта-Моники русских полно. Все так и кишит ими.

– Как зовут владельца?

– Роман Булкин, и он подходит под ваше описание, ему пятьдесят шесть лет, и это мог быть он. Только он лыс, с венчиком волос по бокам лысины. Без парика вы могли бы его и не узнать.

– Хотите, чтобы я вошел внутрь?

– Он сам скоро выйдет. Ему пора. Его машина прямо перед нами – «лексус».

– Не та, из которой стрелял убийца, – заметил Чили.

– Надеяться на это – значило бы желать слишком многого. Не дурак же он в самом деле.

– Что навело вас на мысль о Романе?

– Прежде всего, он личность сомнительная. Дважды задерживался за нападения, но те, кого он избил, не дали показаний против него. Пойман на банковских махинациях – пускал в обращение чеки, ему не принадлежащие. Выпущен под поручительство, получил условное. Вам особенно интересно должно быть, что к тому же он подозревается и в ростовщических операциях, которые он производит в своем ателье.

– Удачи вам в ваших подозрениях.

– Понимаю, что вы имеете в виду. Нужна официальная жалоба от того, кого он ободрал.

– Скажу вам вот что, – произнес Чили. – Ободрать того, кто не догоняет, конечно, приятно, спору нет. Но если жестко с ним обойтись, как он станет отдавать долг? Мы в людях разбираемся, клиентов оцениваем, нам грубость ни к чему.

– Не стану спорить с вами, – сказал Даррил, – ведь вы авторитет, то есть то же самое, что и Роман Булкин в русской мафии. Меня парни из федеральной полиции просветили насчет этого. Лидер, хозяин у них называется пахан. Подчиненные его, как они говорят, авторитеты, исполняют приказы пахана. Далее следуют шестерки, а еще ниже – мужики – последние лишь варят турецкий кофе и чистят сортир. Своеобразный моральный кодекс – на их языке воровской закон – запрещает членам банды работу иную, чем преступление. Они не могут жениться, не могут иметь семью, ну и, конечно, обязаны держать язык за зубами и все такое прочее. По неписаному закону, с полицией они общаются лишь по очень серьезным поводам.

– Вот мужчина выходит, – сказал Чили. – А вот еще один. – Он взглянул на часы.

– Да, это их время, – сказал Даррил. – А вот еще – это подручные Булкина. Хотите получше разглядеть их, возьмите бинокль в бардачке.

Чили вытащил бинокль, там же лежал конверт из толстой бумаги.

– Выньте и его, – сказал Даррил. – Он нам понадобится.

Положив конверт на колени, Чили нацелил бинокль на фасад фотоателье.

– Парни крепкие, но ростом не вышли.

– Сейчас они отправятся к Яни на Кресент-Хайтс, – сказал Даррил. – Это их частный клуб. Там они оттянутся так, что не скажешь, будто они весь день здесь штаны просиживали.

– Да, просиживать штаны такие парни не любят, – сказал Чили. – Они и присаживаются-то не спеша, аккуратно, чтобы не помять складку на брюках, чтобы брюки потом не пузырились на коленях, и то и дело проверяют эту складку.

– Эти не такие уж франты, – сказал Даррил, – зато нет такого преступления, в котором их нельзя было бы обвинить. Незаконная торговля горючим – они покупают его и перепродают, а налогов не платят. Федеральная полиция только и ждет возможности привлечь их к суду за мошенничество. Я только и жду возможности обвинить Булкина в убийстве и упрятать его за решетку до конца его дней. Эти парни – вот еще один вышел, – как мы уверены, и вымогательством занимаются. Знаете, как это Булкин проделывает? Вот есть, например, армянин, владелец магазина. Люди Булкина заявляются к нему, как он говорит, и вручают цветное фото – его магазин, снятый снаружи. И говорят ему: хороший магазин, нужно страховать. Армянин говорит, что страховка у него имеется. На это они возражают, что, купи он их страховку, другая страховка ему не потребуется – с магазином ничего не случится. И дают ему несколько дней на размышление, после чего опять заходят к нему уже с другим фото, точно таким же. На этот раз они не тратят времени на разговоры, а подносят спичку к фото, и армянин наблюдает, как горит его магазин. Мириться с этим он не собирается – идет в окружную полицию и оставляет там жалобу. Два дня спустя его находят застреленным в инциденте, выглядевшем как попытка ограбления.