– В сыскную? Так она отседа далече. Коли деньги есть, возьмите лучше извозчика.

Пришлось идти к полуразвалившейся повозке.

– Дорого ли до сыскной возьмешь? – Осип Григорьевич с недоверием разглядывал запряженную в «линейку» лошадь.

– Тридцать марок положите, так сговоримся.

– А «одр» твой довезет нас? Не подохнет на полдороге?

– Довезет! Вы, барин, не смотрите, что у него вид такой, это не конь – зверюга, домчимся в пять минут!

Сыщики сели на узкую скамейку, «ванька» взмахнул веревочным кнутом, лошадка напрягла все свои силы, «линейка» скрипнула, вздрогнула и медленно покатилась. Возница взмахнул кнутом еще раз, и лошадь попыталась изобразить рысь.

Через полчаса повозка остановилась у дома 27 по Псковской улице. Михельсон расплатился, и они зашли в одноэтажный деревянный домик, у дверей которого висела табличка «Petseri kriminaalpolitsei»[19].

Справа от входа за деревянной конторкой сидел дежурный и пил чай. Он окинул вошедших безразличным взглядом и спросил по-русски, жутко коверкая слова:

– Чефо натопна?

– Нам бы господина начальника повидать, – ответил ему по-эстонски Михельсон.

Дежурный оживился и даже встал:

– А вы кто будете?

– Мы – ваши коллеги из Нарвы. – Сыскной чиновник показал удостоверение.

– Подождите минуточку, я доложу. – Дежурный подошел к обитой искусственной кожей двери и аккуратно постучался. Получив разрешение войти, он скрылся за дверью, через минуту высунулся в коридор и поманил гостей пальцем.

– Ты помалкивай, – приказал Михельсон Тараканову, и они зашли в кабинет.

Начальник печорского сыска Торукас – тучный господин лет пятидесяти с огромной шевелюрой черных, с проседью, волос, вышел из-за стола и протянул нарвитянам огромную ладонь:

– Рад, весьма рад видеть у себя ребят господина Цейзига. Как он там поживает?

– Нормально, работает, вот письмецо вам передал.

– Спасибо! – Торукас раскрыл конверт и быстро прочитал короткую записку. – Помнит, значит, старого товарища! Вернетесь, обязательно от меня привет передавайте! Мы с Андресом в каких только переделках не бывали, когда в Таллине служили. Чайку с дороги?

– Не откажемся – обедать сегодня не пришлось.

– Понял! Брингер! – крикнул начальник.

В дверях кабинета тут же появилась голова дежурного.

– Соорудите-ка ребятам чайку и бутербродов, – приказал Торукас.

– Слушаюсь, господин начальник. – Голова исчезла.

– Ну, докладывайте, что вас привело в этот забытый богом край.

Михельсон достал из своего чемоданчика кожаную папку, а из нее портрет, аккуратно завернутый в газету.

– Вот этого субчика ищем.

– Кто таков? – Главный печорский сыщик взял портрет в руки и стал его внимательно рассматривать.

– Подозревается в мошенничестве с мануфактурой на два с лишним миллиона.

– Ого! Печорский?

– Мы точно не знаем, но весьма вероятно, что из здешних мест.

– Нет, – сказал начальник, – этот тип мне незнаком. Я сейчас прикажу заведующему регистрацией проверить его по картотеке, может быть, найдем кого похожего.

Торукас сделал необходимые распоряжение и вместе с гостями уселся пить чай. Через полчаса из регистрационного бюро сообщили, что ни одно лицо, изображенное на хранившихся у них фотографиях, на портрет неизвестного не похоже.

– А у вас картотека с какого года ведется? – спросил Михельсон

– С двадцатого, с момента создания криминальной полиции.

– А он ведь и при царе мог судиться, если вообще судился.

– Дореспубликанских учетов у нас нет. В Печорах, по-моему, при царе и сыскной не было, а если и была, то ее картотека сгорела в пламени революций. Если этот субчик после двадцатого года проблем с законом не имел, то сведений о нем вы в наших учетах не найдете.

– А если порасспрашивать старых сотрудников?

Торукас улыбнулся:

– Откуда им взяться? До двадцатого здесь жили три эстонских семьи, а русских на государственную службу теперь брать не велено. Поэтому самый старый сотрудник здесь я. Хотя… есть в уездной полиции один районный, он недавно тридцать пять лет службы праздновал. Уникальный человек, скажу я вам, служил по полиции при всех режимах: и при царе, и при немцах, и при красных, и сейчас служит. Говорят, он даже пенсию себе выхлопотал, ему службу в нижних чинах зачли!

– А нет ли в вашей картотеке господина Михаила Жилина? – подал голос Тараканов.

Начальник в упор уставился на Осипа Григорьевича.

– Вот те раз! А я думаю, что это он все молчит да молчит. Вы русский?

– Русский.

– В нарвскую полицию стали брать русских?

– Он у нас водителем числится, – вмешался в разговор Михельсон.

– А вы что, к нам на авто прибыли? – удивился Торукас.

– Нет, на поезде.

– Так вы вроде сказали, что он водитель, а не машинист.

Михельсон смутился:

– Он привлечен к розыску в качестве старого специалиста. Осип Григорьевич служил в питерской и московской сыскной.

– Наша Республика уже давным-давно обходится без царских специалистов. Сами, слава Богу, можем жуликов ловить. У меня, например, раскрываемость под семьдесят процентов, при этом сотрудники – сплошь эстонцы. – По лицу начальника печорского сыска было видно, что он заводится. – Да, не похоже это на Андреса.

– Господин начальник, – сказал Тараканов, поднимаясь из-за стола, – я сюда приехал, чтобы помочь отыскать имущество, украденное у гражданина Республики. Потерпевшему все равно, кто найдет его мануфактуру – эстонец, русский или немец. Раз мне доверили искать, значит заслужил. Можете помочь – помогите, а коли не можете или не хотите, – тогда спасибо вам за чай, за сахар, и разрешите откланяться.

Торукас тоже поднялся:

– Не смею задерживать.

Встал и Михельсон:

– Господин начальник! Вы простите моего коллегу за излишнюю резкость, но кое в чем он прав – мы сюда приехали не для развлечений, не для того, чтобы вас сыскному ремеслу учить, а чтобы преступление раскрыть, и на вашу помощь надеялись.

– А я еще раз, герр Михельсон, повторяю: не для того мы за независимость воевали, чтобы русаки да немцы опять нами командовали!

Михельсон схватил со стола свою шляпу и, ни слова не говоря, покинул кабинет. Тараканов вышел следом за ним.

– У вас папиросы есть? – спросил сыскной чиновник на улице. – А то я свои на столе у этого упыря забыл.