Осип Григорьевич молча протянул ему пачку.

Михельсон сунул папиросу в рот и стал чиркать спичками. Руки у него заметно тряслись.

– Это надо же быть таким дураком! – наконец закурив, сказал он. – Ведь в русском уезде живет! Как он только преступления раскрывает? «Чефо натопно?» Тьфу!

– Их тоже можно понять, – сказал Тараканов, – много наши с вами соплеменники эстонцам кровушки попили. Особенно ваши, – сказал и улыбнулся.

– Так вы что, тоже германофоб? – улыбнулся и Михельсон.

– Бываю иногда. Особенно когда моя баронесса щи пересолит.

Минут десять шли молча, потом Конрад Оттович спросил:

– Кстати, а что за фамилию вы называли Торукасу? Что за Жилин?

– Понимаете, я подумал: дядька Наумова – это или брат его матери, или брат отца. Если по отцу дядька, то фамилия у него тоже Наумов, а если по матери – то другая. Наумову под двадцать, он мне рассказывал, что первый ребенок в семье, получается, его родители венчались около двадцати лет назад. Вот я и решил обойти все нарвские православные храмы, благо их всего четыре, и узнать девичью фамилию его матери. Во второй же церкви – в Успенской – я нашел то, что искал. Сначала запись о рождении Сашки, а потом – о венчании его родителей. Мещанин города Нарва Сергей Наумов взял в жены мещанку заштатного города Печоры Псковского уезда Псковской же губернии Александру Жилину. Сыночка в честь матушки назвали!

– Или в честь Пушкина, он же Сергеевич.

– Точно! А я об этом и не подумал.

Переночевали на постоялом дворе. Тараканов всю ночь не спал – мешали клопы, храп Михельсона и запах навоза, вползавший в настежь открытое окно. Утром едва встал и пришел в себя только после того, как вылил на голову ведро колодезной студеной воды.

Сначала пошли к Сорока Мученикам, оттуда – к Варваре. В этой церкви нужные записи нашлись.

– Вот, извольте взглянуть, – молодой батюшка показал Тараканову запись в огромной метрической книге. – Мая в пятый день одна тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года священник сей церкви отец Георгий совершил обряд крещения родившейся у Капитона Жилина и жены его Евпраксии дочери Александры. Кто восприемники, интересует?

– Нет, батюшка, спасибо. Нам бы узнать про других детей сей благочестивой четы.

– А когда отроки сии таинство крещения приняли?

– А это-то нам и надобно выяснить. А отрок один нас интересует – Михаил. И родился он раньше сестры своей Александры.

– Намного раньше?

– А Бог его ведает.

– Не упоминайте имя Господа всуе, молодой человек, тем более в храме Божием.

– Прошу прощенья, святой отец.

– Скоро служба начнется, а мне еще подготовиться надо. Посему – вот вам книжки за восьмидесятые годы, садитесь за столик у окна – там посветлее, ищите.

Уездное управление полиции располагалась в центре города, на Юрьевской.

У начальника как раз были приемные часы, и нарвитянам пришлось ждать в очереди.

– А если и этот таким же дураком окажется? – тихо спросил Михельсон.

– Тогда будем действовать своими силами, – ответил Тараканов.

В это время из кабинета начальника вышел очередной проситель, и дежурный кивком пригласил сыщиков зайти.

Начальник печорской полиции господин Тоотс принял нарвских гостей холодно – из-за стола не встал, руки не подал, но сесть предложил.

Он внимательное выслушал Михельсона, задал несколько уточняющих вопросов и позвонил. Когда в кабинет вошел и щелкнул каблуками дежурный, Тоотс приказал:

– Запросите в адресном столе сведения о Михаиле Капитонове Жилине, десятого ноября тысяча восемьсот восьмидесятого года рождения. Трофимов еще в участок не уехал?

– Лошадь запрягает.

– Ко мне его.

– Есть! – Дежурный козырнул, развернулся на каблуках и скрылся.

Через пять минут на пороге появился подтянутый старик лет шестидесяти, с окладистой седой бородой и русской медалью «За храбрость» на мундире.

Он встал во фрунт, козырнул и гаркнул:

– Районный начальник четвертого участка Трофимов по вашему приказанию прибыл!

По-эстонски старый служака говорил едва ли не хуже Тараканова. Тоотс аж поморщился и поправил круглые очки в металлической оправе:

– Вольно. Подойдите сюда, взгляните. Вам этот человек не знаком?

Районный взял рисунок в руки, отодвинул его далеко от себя, внимательно рассмотрел, положил на стол и опять гаркнул:

– Точно так-с, знаком. Это Мишка Жилин по кличке Леший. Неоднократно судился за конокрадство, а в пятом году получил семь лет каторги за вооруженное нападение на почтовую контору в Изборске.

– Где он сейчас живет, знаете?

– Так точно! Жительство имеет на моем участке, у него хутор рядом с Мотовиловом.

Тоотс опять нажал кнопку звонка и отдал приказ вмиг явившемуся дежурному:

– Адресный стол отставить. Господин Трофимов, вы поступаете в распоряжение господина Михельсона из нарвской КриПо. Ваша задача – арестовать Жилина и сопроводить его до Печор. Вопросы?

– Никак нет! – хором ответили оба печорских полицейских.

– Тогда свободны, – сказал им начальник, а потом обратился к нарвитянам: – И вас, господа, не смею более задерживать.

Михельсон улегся на душистом сене, а Тараканов примостился рядом с районным на широкой доске, положенной поперек телеги и заменявшей сиденье. Возница пустил лошадь шагом. Осип Григорьевич угостил Трофимова папироской и закурил сам:

– Ну что, отец, как служба? Начальник-то у вас больно строг.

– И не говорите! Он из военных, оченно дисциплину любит. Зато у нас в уезде по полиции полный порядок. Недавно ревизия была, так после нее господину начальнику сам министр благодарность объявил.

– Тяжеленько, наверное, при таком служить?

Районный покосился на лежавшего за его спиной Михельсона:

– Ничего, служу потихоньку, помаленьку, слава Богу. Много их на моем веку поменялось, начальников-то. Я ведь тридцать шестой годочек служу. После Нового года вот заканчивать собираюсь – пенсион себе выхлопотал. Крестьянствовать стану, спасибо нонешней власти, землицы сынкам моим дала.

– А как же вам удалось при всех властях на службе удержаться? – спросил Тараканов.

– А и сам не знаю. Меня не гнали, я и служил. В полицию-то я поступил еще при Миротворце, урядником, послужил и Николаю, и Керенскому, и немцам, и большевикам. Теперь вот свободной Эстонии служу. – Старик опять покосился на сыскного чиновника.

– Да вы меня не бойтесь, – Михельсон поднялся на локте, – наушничать не стану.