деле, мы трижды играли в «камень-ножницы-бумага», и в итоге я выиграл.

Но затем Роб пошел дальше и все равно пригласил ее на свидание, опередив меня и продемонстрировав в процессе первый признак того, что он дерьмовый друг.

После этого я ничего не мог с этим поделать, потому что Теннесси сказал ему «да».

Она. Сказала. Ему. Да.

Я ей не нравился, и это было достаточно сильным ударом, чтобы разрушить мое подростковое эго и заставить меня не любить ее до конца старшей школы.

Конечно, оглядываясь назад, я задавался вопросом.

Интересно, что бы случилось, если бы я первым пригласил ее на свидание.

Сказала бы она «да»?

Я подозревал, что знаю ответ на этот вопрос.

Ей не очень нравился Роб, но она все же дала ему шанс. Он водил ее за мороженым в центре города и втайне смеялся в раздевалке над тем, как он, черт возьми, надеялся, что она не закажет больше двух шариков, потому что на той неделе его задница была разбита.

Я знал, что никогда бы не позволил нам оказаться в положении, в котором оказались она и Роб. Я бы никогда не отнял у нее девственность так, как это сделал он, без защиты, публично, на глазах у людей.

И если бы я это сделал, по какой бы то ни было причине — если бы мы были пьяны, или под кайфом, или просто совершенно потеряли рассудок в одну злополучную ночь, — я бы признался в этом и женился на ней.

Я бы сделал это.

Но я не был тем, кого она выбрала.

Итак, это была моя правда.

Моя правда про два виски и пиво.

И я унесу это собой в могилу.

В конце концов я нашел Теннесси на одной из палуб, прислонившись к кафедре и наблюдая, как черные волны разбиваются о массивное судно. Ее волосы развевались на ветру, и пепельные морозные пряди плясали вокруг ее лица.

Она обняла себя спиной ко мне.

Было физически больно видеть ее такой. Такой ранимый и неуместной.

Не желая пугать ее, я заговорил, прежде чем приблизиться к ней.

— Мне жаль.

Она не обернулась, чтобы посмотреть на меня. Вместо этого она слегка покачала головой, этот жест был таким легким, что я даже не мог сказать, был ли он преднамеренным.

— За что?

— Я был идиотом.

— Считай себя прощенным. Большинство мужчин идиоты.

— Это не оправдание.

Я подошел, чтобы встать рядом с ней, и увидел, что ее лицо было полно слез. Черная тушь расползлась по ее щекам, как паутина, а нос был красным и опухшим.

Она выглядела менее чем великолепно, и моя грудь была полна и горяча. Она выглядела… настоящей. Без всяких пластиковых улыбок и драматичной подводки.

— Я знаю, что сегодняшний день был для тебя сложным, и…

— Не надо, — оборвала она меня.

— Что не так?

— Сделай всю эту штучку с хорошим парнем. Я не могу справиться с этим прямо сейчас.

Я поджал губы. У нее был ужасный день: придурок, прикоснувшийся к ней, женщина, обвинившая ее в воровстве, и шлюха — Роб, который по нераскрытым причинам взял на себя смелость обойти ее и впервые заговорили с их сыном, а затем вишенкой на торте было то, что я выиграл ее, а потом сказал ей, что она, должно быть, привыкла проигрывать.

Настоящий классный ход, Костелло.

— Для протокола: я не думаю, что ты неудачница, — мрачно сказал я.

— Почему? — она повернула голову в мою сторону, слезы, высохшие на ее лице, застыли на ее искаженном макияже. 

— Ты был прав. Ударь гвоздь прямо в голову. Я неудачница. На самом деле, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз что-то выигрывала. Что угодно. Я смущаю свою семью и навлеку позор на своего сына, когда он вырастет и поймет, какая я неуклюжая. У меня нет ни настоящей работы, ни перспектив, ни чего-либо, чего можно было бы с нетерпением ждать. И ты также прав, что я идиотка, неудачница, и я…

Я поцеловал ее до чертиков.

Притянул ее в свои объятия, обхватил руками, ограждая от мира, от ветра, от самго себя, и сделал то, что должен был сделать много лет назад — прижался губами к ее губам, надеясь, черт возьми, что это не так, не отвергнет меня.

Ее губы были холодными, нос замерз , но мне было все равно, потому что она не оттолкнула меня. От нее пахло ее кокосово-зефирным коктейлем и той старшеклассницей, за которой я обычно следил взглядом из-под бейсболки, когда никто не смотрел.

Я хотел открыть рот, высунуть язык, попробовать еще ее, всю ее, но я боялся, что она уйдет.

Она была пугливой и настороженной, как бродячая кошка, ее инстинкты истощились. Она была готова бежать в любую секунду, когда дело касалось мужчин.

Так что вместо того, чтобы вонзить пальцы в задницу, о которой я мечтал с шестнадцати лет, или просунуть колено ей между бедер и заставить ее оседлать меня до Оргазмвиля, я сосредоточился на том, чтобы мягко покусывать путь от ее рта к шее, прижимаясь носом к ее шее. Мой нос к ее уху, быстро лизнул место под ее мочкой уха, а затем дунул на него воздухом, чтобы она вздрогнула.

Похоже, ей это понравилось, ее пальцы сжались вокруг моей рубашки, пока она качалась в меня. Было что-то невинное — почти целомудренное — в этой встрече, и она вызвала прилив желания по моим венам, что заставило мое тело сходить с ума.

Мой член был таким твердым, что я был почти уверен, что он может разорвать мои штаны, если я не буду осторожен. Я двигался от ее шеи и уха к ее щеке, кончику ее носа и макушке ее волос, осыпая их легкими поцелуями, от которых у меня болело.

Это было странно, я знал это.

Интим больше, чем было жарко.

Но я чувствовал, что это именно то, что ей было нужно, и после всех этих лет я подумал, что лучше иметь ее на своих условиях, чем вообще не иметь.

— Говорю тебе, приятель. У этих двоих самые дисфункциональные отношения, которые я когда-либо видел. Вы знали, что он изменял ей с ее сестрой, у него два члена, и она заразила его гонореей? Затем он задушил ее