– Вот ты и попался!

Александр готовился к долгому, нежному и неспешному наслаждению, но сегодня наслаждение оказалось феерически бурным. Тон и темп задавала Августа, Александр, совершенно неожиданно для себя, оказался в подчиненной роли, став игрушкой в ее руках. Нельзя сказать, что это его огорчило или расстроило, но определенно удивило. Ласки Августы были жадными, агрессивными, не имевшими ничего общего с обычной ее нежной уступчивостью, бескомпромиссными. Потрясенный Александр сам не понял, как оказался на диване совершенно обнаженным. Словно какой-то вихрь сорвал с него одежду, и этот же вихрь крепко прижимал его руки к дивану, не давая возможности пошевелить ими. Вихрь обольщал жадными жгучими поцелуями, поражал беззастенчивой интимностью криков и стонов (обычно Августа делала это гораздо тише), заставлял не просто томиться желанием, а содрогаться, изнывать от него, то и дело умирая и воскресая. Александр захотел сказать Августе, как он счастлив любить ее, но вместо слов из сведенного судорогой горла вырвался хрип.

– Зверь! – восхитилась Августа, принимая хрип за рычание. – Мой зверь!

От этого «мой» Александр растаял в одно мгновение. Охваченный жаркой истомой, он растворился в наслаждении и уже не содрогался от новых волн желания, а сам, казалось, стал этими волнами. Ощущение без преувеличения было таким, словно Александр куда-то улетел и долго еще продолжал лететь. Он не понимал, что делает Августа, точно так же, как не отдавал себе отчета в своих действиях, но в какой-то момент, почувствовав, что любимая полностью открылась ему, перехватил инициативу, вошел в нее, и они вместе начали двигаться в упоительном завораживающем ритме, наслаждаясь друг другом. С каждым движением, с каждым мгновением это наслаждение увеличивалось. Сегодня в нем почти не ощущалось нежности – только страсть, только пыл, только напор… Нежность пришла потом, после того, как их тела взорвались от наслаждения. Сегодня это было не просто наслаждение, сегодня оба они прочувствовали, что вот это подаренное друг другу удовольствие и есть главное в их жизни.

Александр в изнеможении откинулся на спину и провел рукой по нежному изгибу бедра Августы. Она откликнулась тихим стоном, в котором кроме признательности и наслаждения отчетливо прозвучал призыв. Александр повернулся на бок, склонился над левой грудью Августы и осторожно коснулся языком набухшего покрасневшего соска. Августа поощрительно коснулась его рукой. Прикосновение было волшебным, как и все, что происходило сейчас между ними. Александр ощутил, как к нему начали прибывать силы. Настало время неторопливых, размеренных ласк. Было так здорово ласкать языком соски Августы и одновременно гладить рукой ее тело, которое очень скоро начало подрагивать и извиваться. Поняв, что Александр не собирается никуда спешить, Августа выскользнула из-под него, заставила лечь на спину и села сверху… Ее налитые груди, покрытые капельками испарины, дразняще колыхались перед лицом Александра в такт их движениям. Александр несколько раз попробовал поймать губами сосок, но Августа решила повредничать и всячески этому препятствовала. Александр рассердился, привлек ее к себе и не отпускал до самого конца. Августа сначала пыталась высвободиться, но быстро передумала и сама начала льнуть к Александру…

Потом они долго лежали молча. Держались за руки и переглядывались время от времени. Устав лежать, Августа встала и, переступая через разбросанную на полу одежду, подошла к окну. В мягком вечернем свете ее совершенное тело казалось еще совершеннее. У Александра от восторга перехватило дыхание. Он в очередной раз подумал о том, как счастлив, и удивился тому, что, оказывается, во взрослом возрасте можно быть таким же счастливым, как и в детстве. Успел еще подумать о том, что Августа лучшая из всех женщин, с которыми его сводила жизнь, и услышал, как она декламирует:

– «Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, что бывает любовь на земле…»

Августа читала стихотворение Ахматовой негромко, но прочувственно, настолько прочувственно, что у Александра больно царапнуло где-то внутри. Он вдруг осознал, что при самом что ни на есть радужном настоящем будущего у них с Августой нет, а то, что сейчас происходит с ними, есть самый пик, иначе говоря – начало конца.

Нет ничего больнее обладания, в котором кроется предчувствие потери. Да, все на свете конечно, и сама жизнь тоже, но иногда так хочется забыть об этой самой конечности или хотя бы притвориться, что забыл.

Или помнить, но без этой щемящей боли внутри.

– «И от лености или со скуки все поверили, так и живут… – подхватил Александр, невзирая на боль, продолжая любоваться Августой. – Ждут свиданий, боятся разлуки и любовные песни поют…»[30]

– Все не так, – Августа обернулась к Александру, и в темноте ему показалось, что она улыбается. – Сегодня не двадцать первое, не понедельник, не ночь и мглы никакой нет.

– Но бездельник придумал? – со значением уточнил Александр.

– Бездельники только и занимаются тем, что придумывают! – ответила Августа.

Славно поговорили, как будто добавили перца, а потом сверху еще и горчицы положили. Раньше у Александра было ощущение, что он чего-то недопонимает, теперь же появилось чувство, словно он что-то потерял. Нет, скорее, не потерял, а проиграл.

Чувство оказалось вещим. Вернувшийся Даня с огромным удовольствием откликнулся на предложение сыграть в шахматы и дважды выиграл у Александра. Нельзя сказать, что Александр совсем не поддавался, немного поддался, конечно, но очень надеялся, что Даня этого не заметит.

В воскресенье гуляли по Васильевскому острову (место прогулки выбрала Августа), играли в боулинг на Сенной площади, долго выбирали Дане туристический рюкзак на лето и в итоге все же выбрали, пообедали в ресторане, поужинали вкусными сладостями в кафе, полюбовались замерзшей Невой. Замерзшая Нева – не самое красивое зрелище современности, но почему бы не сделать вид, что ты им любуешься?

– Знаешь, какое самое страшное оскорбление в Питере? – вдруг спросила Августа. – Такое, после которого рвутся навсегда связи и забываются номера телефонов вместе с адресами.

– Боюсь даже предположить… – улыбнулся Александр.

– Сказать гостям зимой: «Вы бы поспешили, а то мосты разведут». Хуже ничего нельзя придумать.

– Я, пожалуй, сегодня не буду подниматься к вам, – сказал Александр, притворяясь испуганным. – Провожу до дома и уеду в гостиницу. Лучше не доводить до мостов.

– Сегодня тебе это не грозит! – рассмеялась Августа. – К тому же я приготовила тебе подарок на двадцать третье февраля и как раз сегодня собиралась его вручить. Под фанфары. Так что придется тебе зайти…

– Подарок? – оживился Александр. – А какой?

– Он маленький и в коробочке, – доложил Даня. – А что там, мама мне не показала.

– Предатель! – возмутилась Августа. – Мог бы и промолчать.