сна и тех видений, которые имели место у него после пробуждения, он решил совершить путешествие в Италию.

Побывав в Риме и Неаполе, молодой архитектор прибыл в Помпею и, осматривая город, неожиданно увидел девушку, похожую на Градиву. Это предопределило его последующее психическое состояние и поведение, когда воображение и реальность, бред и действительность оказались тесно переплетенными между собой.

«Градива» Иенсена произвела на Фрейда значительное впечатление, поскольку в этом художественном произведении находили свое отражение те представления о работе бессознательного в психике человека, которые были сформулированы основателем психоанализа на основе терапевтической деятельности с пациентами, страдающими психическими расстройствами. Не случайно в работе, посвященной психоаналитическому толкованию «Градивы» Иенсена, он писал:

«Автору, когда он в последующий за 1893 г. период углубленно исследовал возникновение психических расстройств, поистине не пришло в голову искать подтверждение своих результатов у художников, и поэтому он был немало удивлен, когда в опубликованной в 1903 г. “Градиве” заметил, что писатель в основу своего творения положил то же самое, что он полагал новыми идеями, почерпнутыми из врачебной практики».

О том, какое впечатление образ Градивы произвел на Фрейда, можно судить уже по тому факту, что гипсовый слепок рельефного изображения идущей вперед девушки висел в его рабочем кабинете над психоаналитической кушеткой. Этот слепок был заказан им после посещения одного из музеев в Ватикане, где он увидел барельеф с изображением Градивы.

Для Фрейда Градива была «дорогим существом», олицетворящим собой всеисцеляющую силу любви. Именно Градива в новелле Иенсена своей любовью исцелила молодого архитектора от навязчивой бредовой идеи. Именно она воплотила в себе идеальную психоаналитическую терапию, способствующую устранению психического заболевания путем осознания вытесненного бессознательного и возрождения ранее подавленного чувства любви.

«При возврате любви, если мы объединяем словом «любовь» все многообразные компоненты сексуального влечения, происходит выздоровление, и этот возврат необходим, ибо симптомы, из-за которых было предпринято лечение, – не что иное, как остаток более ранней борьбы за вытеснение или возвращение, и они могут быть уничтожены или смыты только новым приливом тех же страстей. Любое психоаналитическое лечение – это попытка освободить вытесненную любовь, которая нашла жалкий выход в симптоме».

Фрейд не только отметил совпадение с описанным Иенсеном в «Градиве» процессом излечения и тем, что имеет место при аналитической терапии. Он также подчеркнул то обстоятельство, что в рамках данной терапии пробуждающаяся у пациентов страсть всегда избирает своим объектом персону врача.

Другое дело, что врачебная техника не в состоянии достичь того идеала излечения, который имел место в новелле Иенсена «Градива». Понимание этого было выражено Фрейдом предельно ясно:

«Градива может ответить на любовь, проникшую из бессознательного в сознание, а врач этого не может… Врач посторонний человек и обязан стремиться после излечения опять стать посторонним; он часто не умеет посоветовать исцеленному, как ему использовать в жизни вновь обретенную способность любить».

Образ Градивы более ярко, по сравнению с сухими научными рассуждениями, высветил феномен переноса, возникающий при психоаналитической терапии. Он же способствовал лучшему пониманию тех трудностей, с которыми приходится сталкиваться психоаналитику при возрождении у пациентов сил любви.

Можно представить себе, какому искушению подвергался Фрейд при работе с пациентками, лежащими у него на кушетке. Особенно с теми, кто на волне возродившихся в анализе страстей признавался в своей любви к нему.

Лишь висящий на стене кабинета Фрейда гипсовый слепок с барельефа Градивы был молчаливым свидетелем того, какие страсти испытывали лежащие на кушетке пациентки и какие внутренние усилия должен был предпринимать основатель психоанализа, чтобы не попасть под чары любви женщин, находящихся в состоянии переноса.

Белые волки на ореховом дереве

В 1918 году Фрейд опубликовал работу «Из истории одного детского невроза». Она была посвящена рассмотрению клинического случая, известного в истории психоанализа под названием Человек-волк (Волчий человек, или Вольфсмен).

Речь шла о пациенте, анализ которого осуществлялся Фрейдом на протяжении четырех лет, в период с 1910 по 1914 год. Этим пациентом был Сергей Панкеев – богатый молодой человек из России, страдавший от депрессии, ранее лечившийся у многих врачей, включая Бехтерева и Крапелина, направлявшийся на очередное лечение к одному из известных европейских психиатров Дюбуа, но по дороге к нему заехавший к Фрейду. Последний произвел на него такое впечатление, что Панкеев решил пройти у него курс лечения.

Публикация 1918 года не была каким-либо исчерпывающим отчетом о болезни двадцатитрехлетнего человека, перенесшего ряд душевных травм. Среди них были такие травмы, как смерть сестры, которая была старше его на два года и покончила жизнь самоубийством в возрасте двадцати одного года, а также смерть отца, последовавшая два года спустя.

Фрейд ограничился детскими событиями и переживаниями ребенка, которые, по его мнению, привели к заболеванию Панкеева. Основной акцент был сделан на анализе сна, приснившегося мальчику в возрасте трех-четырех, самое больше пяти лет.

В пересказе пациента этот сон выглядел следующим образом:

«Мне снилось, что сейчас ночь и я лежу в моей кровати (моя кровать стояла так, что ноги приходились к окну; перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Помню, что была зима, когда я видел этот сон, и ночь). Вдруг окно само распахнулось, и в большом испуге я увидел, что на большом ореховом дереве сидят несколько белых волков. Их было шесть или семь штук. Волки были совершенно белы и скорее похожи на лисиц или овчарок, так как у них были большие хвосты, как у лисиц, и уши их торчали, как у собак, когда они насторожатся. С большим страхом, очевидно боясь быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся. Няня поспешила к моей кроватке, чтобы посмотреть, что со мной случилось».

На основе воспоминаний пациента и собственных реконструкций Фрейд заключил, что в возрасте полутора лет мальчик стал свидетелем «первосцены», когда его родители на белых простынях и в белом белье занимались любовью в особой позе. Отец ассоциировался со стоящим на задних лапах волком, а страх перед волком, навеянный соответствующими сказками, вызвал у ребенка такой испуг, что он наделал под себя.

Последствия увиденной «первосцены» породили у мальчика ряд страхов, а последующие ассоциации и переживания детства (вызывающая боязнь бабочка с желтыми полосками, моющая пол с оттопыренными ягодицами няня, стоящая на коленях и стирающая белье в пруду крестьянская девушка) вызвали у него своеобразные фиксации в установлении специфических отношений с женщинами.

Описывая историю детского невроза, Фрейд обратил внимание на отношение рассказанного пациентом сновидения к сказкам «Красная шапочка» и «Волк и семеро козлят», а также подчеркнул, что впечатление от этих сказок выразилось у ребенка в