Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нелепый, необоснованный укол ревности: «Что значит — видная?»
— Но это длилось совсем недолго — недели две.
«А мы побили все рекорды — уложились в пять дней».
— Потом он как-то остыл, разочаровался даже. И все шутил: хорошо, что не дошло до платья.
«Не надо больше никаких подробностей».
— Что значит — до платья?
— Сережина бабушка подарила ему на совершеннолетие свое платье.
А Влад думал, самое интересное уже позади. И Юлька таращит глаза, как лягушка. Даже сдержанный Миша не может скрыть веселого удивления. Людмила Александровна опять смеется.
— Я понимаю: это звучит необычно. Мальчикам таких подарков не делают. Но бабушка у Сережи была фантазерка невероятная. Все рассказывала ему разные сказки — и когда он совсем маленький был, и когда вырос. А он все слушал. Бабушка сказала, что это особенное платье. С ним какие-то легенды связаны, какие-то камушки драгоценные у него в лиф зашиты. И если девушка в этом платье станцует с ним вальс, то полюбит его на всю жизнь. Бабушка почему-то решила, что это должен быть вальс. Видно, для нее он был самым чувственным и романтичным танцем из всех возможных. Она же судила по годам своей молодости!
Все попались — как маленькие. Юлька прижалась к Мише, и лицо у нее празднично-задумчивое. И у Влада глаза поблескивают. Влад, ты же большой мальчик! Что ты развесил уши?
— И он верил?
— Ну, уж не знаю. Вот учился вальс танцевать. Думаю — из-за этого платья. Чтобы в нужный момент быть во всеоружии. — Тут уж все смеются. (Кроме меня. Я пытаюсь выдавить подобие улыбки.) — И платье это очень берег, считал его семейной реликвией. Хотя мальчикам совсем не свойственно такое отношение к вещам.
— Ой, а можно на него посмотреть? — Юлька уже вскочила. Миша тянет ее за руку. Ему неловко за Юлькину активность.
— Конечно. Пойдемте. Оно в Сережиной комнате.
— Что сидишь? Сказали идти — иди!
И я хочу послушаться. Я честно учусь быть послушной. Но не могу подняться. Голова тяжелеет, меня сгибает пополам. Ия — головой вниз — сваливаюсь со стула на пол.
— Аська! Ах, черт!
* * *
Я лежу на кровати, и платью пришлось потесниться. Это он его сюда положил? И поэтому просил ничего здесь не трогать? Чтобы его драгоценное платье, не дай Бог, не побеспокоили?
Ну, извините. Я тоже имею право. Противозаконное право — лежать на этой кровати.
А платье — всего лишь моя змеиная кожа.
— Асенька, вам лучше? Выпейте валокордин.
— Ася, ты вся прямо зеленая стала!
— Не задирай голову. Лежи пока. Мы еще не уходим.
— Конечно, Асенька, полежите. А вы, ребятки, садитесь. Что стоять?
— Аська, у тебя редкий талант — портить праздники.
— Ну что вы, Владик, такое говорите?
— Как всегда — правду и только правду. А как, по-вашему? Выбрать самый неподходящий момент и грохнуться в обморок — по-моему, это талант. — Это все — на меня не глядя. Вот только теперь, уже привычный быстрый взгляд: — Лежи, говорю. Людмила Александровна, ну, а вы знаете — он с кем- нибудь танцевал?
— Кто? Сережа? Я же говорила — в кружке бальных танцев.
— Да нет. Я про платье. Он танцевал с кем-нибудь, кто был одет в это платье?
— Нет, конечно. — Напряжение спало, и Людмила Александровна опять улыбается. — Иначе бы мы все уже гуляли на его свадьбе. Если, конечно, верить бабушке. Кроме того, я не очень представляю, где и при каких обстоятельствах можно станцевать вальс с девушкой, одетой таким образом. Не на танцах же в клубе?
— Смотрите, опять! Она опять.
— Ася! Асенька!
— Да что ж такое?
— Вызывай скорую.
* * *
Врач молодой, бодрый, холодный с мороза. И пахнет как все врачи — камфарой и спиртом.
— Давление как у покойника — 70 на 40. Когда в последний раз были месячные? Понятно. Я сделал укол. Минут через десять начнет приходить в норму. Дайте ей крепкого чая. Пусть пару дней полежит — и проверится на беременность.
* * *
— Ладно, не ждите. Все равно вам в другую сторону. Я ее провожу.
Юля с Мишей одеваются и быстро уходят, испуганно махнув на прощанье.
— Может, останетесь, Асенька?
Я отрицательно качаю головой.
Что мне мешает остаться? Мысль о том, что я покинула боевой пост? Или призраки этой кровати?
— Людмила Александровна, до свидания! Извините, что все так вышло. Только испортили вам праздник.
— Ну, что вы, Владик! Я всегда вам рада. Приходите еще. И обязательно позвоните, как доедете.
— Я завтра позвоню, Людмила Александровна. Не волнуйтесь.
* * *
— У тебя есть какие-нибудь деньги?
Денег нет. Геннадий Петрович, уезжая, брал отпуск за свой счет. В этом месяце мы живем на мою зарплату.
— На машину не хватит. Своим ходом доедешь? Если он не будет меня гнать и разрешит взять себя под руку.
— Цепляйся.
И больше ни слова, до самого дома. А у подъезда он скажет:
— Знаешь, жена декабриста, на той кроватке ты очень вписалась в рельеф. И размерчик прикида вроде как твой.
Он художник. Умеет мерить предметы глазом.
— Полных лет?
— Замужем?
— Какая по счету беременность?
— Будем рожать?
По утрам меня тошнит. И я уже привыкла. Включила все действия и последействия в ритуал умывания. Теперь это так же, как чистить зубы и мыть уши.
И каждый раз, ощущая во рту горечь желчи, я понимаю: надо сказать.
Тянуть не имеет смысла.
* * *
— Вы решили оставить ребенка?
Почти теряю дар речи. Я не могла себе даже представить, что это требуется обсуждать.
— Ася! На свете и так много несчастных людей. И мы с вами должны стремиться к тому, чтобы их становилось меньше, а не больше. К тому же совершенно невозможно, чтобы наш образ жизни из-за вашего положения претерпел сколько-нибудь существенные изменения. Вы понимаете? Видимо, через какое-то время нам придется отказаться от интимного общения. Но это, пожалуй, единственное, чем можно поступиться. Так что я советую вам еще раз хорошенько подумать, прежде чем принимать окончательное решение. Вы знаете, жизнь так устроена, что за принятые решения приходится отвечать. Конечно, я должен винить в случившемся и себя. Но в первые дни нашей совместной жизни думать об этом было довольно сложно. Вы помните: у вас не все проходило гладко.