Я пробую все понемножку, будто кидаю в стену спагетти, не зная, что прилипнет, а что нет. Спрашиваю, не купит ли Brides эксклюзивные права на мои свадебные фотографии за 10 тысяч долларов, выставляя себя крутейшим дизайнером обручальных колец на рынке; рекламирую себя как звезду для обложки The Knot; прошу TLC пригласить меня на несколько реалити-шоу, посвященных свадебной теме; пишу редактору свадебного отдела New York Times и прошу осветить мою свадьбу; приглашаю пугающе популярную звезду YouTube на торжества и прошу ее снять свадебный влог; пишу электронное письмо Хейли Кардозо, рассказываю, как мне понравилось записывать с ней подкаст, и спрашиваю, не хочет ли она сделать специальный выпуск в день моей свадьбы. Я обдумываю, не стоит ли пригласить ее быть подружкой невесты просто ради прессы, и одергиваю себя, понимая, что это уже слишком.

Я закрываю лэптоп и встаю, чтобы потянуться. Когда я выхожу в магазин, Софи, похоже, набрасывает дизайн украшения с клиентом. Джесс выравнивает бархатный планшет в витрине. Снаружи, на Бедфорд-авеню, проходит компания женщин, одна замедляет шаг, чтобы рассмотреть нашу витрину, потом догоняет подруг. Я сажусь за прилавок и вижу на стекле смазанный отпечаток пальца. Машинально я вытаскиваю средство для чистки стекол и рулон бумажных полотенец, которые мы храним под витриной. Прыскаю средством и тру, пока стекло не начинает сверкать. Я здесь дома. Я не готова от этого отказаться.

Вот неполный список того, что я делала за мучительные четыре года одиночества: я каждый месяц читала гороскопы Сюзан Миллер, затаив дыхание просматривала, пока не добиралась до самых удачных для любви дней – потом листала Тиндер и назначала свидания на каждый. Я брила линию бикини перед каждым свиданием независимо от того, какие чувства вызывал у меня парень, пусть это и оставляло на коже раздражение, потому что за восковую эпиляцию мне платить было неловко (как невыносимо будет, если я выброшу столько денег, а никто этого даже не увидит?). Я читала раздел объявлений о свадьбах в New York Times, высчитывая, сколько лет было каждой невесте, когда она познакомилась со своим женихом, просто чтобы узнать, не отстаю ли я. Я тратила сотни долларов на яркие шипучие бомбочки для ванны и красивые свечи, чтобы сидеть в мерцающей ванне, в горячей воде, красная как рак, и чувствовать себя отчаянно одинокой. Я опасно держала над ванной телефон, снимая фоточки для Инстаграма, помечала эти вечера как «заботу о себе», но это было неправдой. Я принимала ванны, только когда Софи, а иногда Кармен и все остальные мои подруги по колледжу ходили на свидания или ели еду навынос перед «Нетфликсом» со своими парами. Я лежала в ванне, гадая, есть ли секрет, помогающий найти отношения и, если есть, почему все его знают, кроме меня.

А потом все изменилось.

Я ловлю себя на том, что смеюсь, по-настоящему смеюсь, вслух, когда иду под деревьями по кварталу в Верхнем Ист-сайде, чтобы встретиться с Блейком. Его оказалось так легко найти. Мне был нужен парень. Я провела от силы полтора часа в поисках парня. И выбрала его, и все сработало, и пожалуйста, вот они мы – вроде как влюблены. Что, найти себе парня всю дорогу было настолько просто? Я что, недостаточно старалась все эти годы? Или наоборот, слишком старалась, вкладывала в это всю душу, а надо было просто включить мозги?

Блейк предложил встретиться в «Бренди», еще одном заведении в его районе, которое мне совершенно незнакомо. Погуглив в первой половине дня, я выяснила, что это бар с роялем в полуквартале от «Дориана», жуткого мажорского бара, где мы с Блейком познакомились. Каждый вечер там играют мелодии из мюзиклов и поп-баллады.

«Просто доверься мне», – написал днем Блейк.

Бар виден издалека: слегка выгоревший красный фасад, крупная вывеска, на двух соседних окнах написано веселыми желтыми буквами «БАР ХОРОШЕГО НАСТРОЕНИЯ» и «СТАРЫЙ ДОБРЫЙ БРЕНДИ». Внутри бар похож на корабельный трюм: пол и барная стойка сделаны из темного, потертого, скрипучего дерева; завсегдатаи – в основном седеющие мужчины, склонившиеся над бокалами, которые не выглядят особо чистыми. Половину зала занимают столики, обращенные к роялю, на котором стоит пластиковая банка для чаевых.

Блейк сидит за одним из столиков и встает, когда я вхожу. Лицо у него озаряется, и он становится чем-то похож на золотистого ретривера.

– Привет! – говорит он, обнимая меня одной рукой за плечи и целуя.

– Какое место, – говорю я, садясь с ним рядом.

Он смеется.

– Нравится?

– Я просто… удивлена. Оно не в твоем духе, по-моему.

– Это мое любимое заведение в городе, однозначно, – говорит он. С удовольствием оглядывает бар и пожимает плечами. – Здесь легко расслабиться. Мне оно напоминает поездки с отцом. Он много пел. Громко. И не особенно хорошо.

Официантка, блондинка за сорок с птичьим лицом, принимает наши заказы. Блейк проводит пальцем по моему бедру и просит джин-тоник; не знаю, осознает ли он, что вообще делает, но я от этого его жеста улыбаюсь. Он рассказывает, как у него прошел день, – провел итоговое совещание по доходам за прошлый квартал, старый товарищ по бизнес-школе связался по поводу работы, в обеденном салате оказалось мало крутонов, – и спрашивает, что у меня. Я на мгновение леденею. Что ему рассказать? Что я провела день, подсчитывая, сможет ли наша свадьба спасти мой бизнес?

– Скучища, – вру я, нервно водя пальцем по краю бокала. – Бухгалтерия. Весь день.

Вскоре широкоплечий темноволосый мужчина в футболке садится к роялю и стучит пальцем по микрофону. Почти все места уже заняты. Блондинистая официантка подкрадывается к стойке микрофона и выдает «I Wanna Dance With Somebody». Зал наполняется энергией; люди вокруг раскачиваются и подпевают (тоже не очень стройно). Блейк отстукивает ритм песни на моем бедре. Кажется, его это так увлекает. Меня тянет подпевать, но я ни за что в жизни не запою в караоке трезвая. Я не певица. Мне хочется разделить воодушевление Блейка, но сперва мне нужно еще немножко жидкой отваги.

Официантка заканчивает под вдохновляющий гром аплодисментов, потом плавно возвращается к столикам, чтобы снова принимать заказы. Я допиваю то, что оставалось в бокале, и заказываю второй. Пианист продолжает, исполняя «Purple Rain» Принца, а потом – очень импровизационную версию «Пианиста» Билли Джоэла. К тому времени, как официантка снова подходит к микрофону, я уже достаточно расслабилась, чтобы подхватить «You Oughta Know» Аланис Морисетт в ее исполнении. Женщина за столиком напротив вскидывает руки и крепко зажмуривается, выкрикивая слова.

– Мне здесь нравится! – кричу я Блейку поверх музыки.

Он целует меня в щеку между песнями.

Бармен подскакивает к микрофону, чтобы исполнить свою версию «You’ll Be Back» из «Гамильтона», самую игривую из тех, что я слышала; он манит пальцем визжащую зрительницу и поет, обращаясь непосредственно к ней. Блейк убирает руку с моего бедра и обнимает меня за талию, привлекая к себе. Он теплый, от него пахнет кожаным одеколоном. Я кладу ему голову на плечо, когда начинаются медленные баллады.

Сегодня нам легче вместе, спокойнее, между нами больше нежности, чем когда-либо. Конечно, я могу это чувствовать и из-за выпитого, и из-за атмосферы, и из-за радости оттого, что нашла такое отличное место. Но возможно, отчасти это потому, что между мной и Блейком начинает зарождаться что-то настоящее. Если такой будет наша совместная жизнь, я могу ее себе представить. Она бы мне понравилась. Я так смогу – не только ради свадьбы, но на самом деле. Если мои чувства к нему превращаются в нечто настоящее, вина, грызущая меня изнутри, уйдет. Впервые с тех пор, как закопалась в эту яму, я всерьез начинаю на что-то надеяться.