Медицина есть искусство гадания. Я посмотрел на мальчика, совершенно беспомощного; мне больше не нужны мертвые детские тела. Брат Иоанн, суетливый от забот, кивнул и облизал губы, потом снова начал усердно молиться.

Я подставил лицо ветру, повернулся к носу и увидел Радослава.

— Спасибо, что предупредили, — сказал я и поведал ему, что произошло на берегу, как погиб маленький посланец. Радослав качнул перевитой серебром прядью, посмотрел на крохотную фигурку на палубе; брат Иоанн склонился над Козленком, точно ободранный ворон.

— Его мать проклянет день, когда мы приплыли на остров, — сказал Радослав и плюнул. — Но все равно мы уже не вернемся. Твой Старкад запустил лису в курятник.

По его словам, все случилось быстро и обыденно. Они видели, как в гавань входит корабль, и подивились — это был большой греческий кнорр, но шел он с востока и лавировал против ветра с берега. Когда же он обогнул мыс, на его палубе оказалось полным-полно северян, и Квасир немедленно велел ставить парус и ловить тот самый ветер, который препятствовал кораблю Старкада.

Радослав повозмущался тем, что пришлось бросить «Волчок», с Аринбьорном и Огмундом на борту. Хуже того, прибавил он, они вынуждены были бросить и большую часть груза на борту.

— Прости, — сказал я.

Радослав пожал плечами.

— Да ладно. Сокровище все окупит, когда мы его добудем.

Я промолчал, не стал разубеждать Радослава, который по-прежнему был уверен, что мы ищем сокровище — впрочем, рунный меч и был сокровищем. И все же в моей груди разбушевалась буря, и решимость моя слабела, как протекающий кнорр. Гонимый клятвой за мечом, я вовсе не хотел возвращаться в курган Атли. Рано или поздно надо будет решать, не то дела станут безобразнее Коротышки Элдгрима.

— Куда, Торговец? — крикнул Гизур. Это решение я принял давно, изменилась лишь отправная точка.

— На север и затем на восток, вокруг острова, к Селевкии, — ответил я. Недаром я прислушивался ко всем сплетням: мне было известно, что Антиохия ныне в руках Миклагарда. Город брали уже не в первый раз, но, как случалось и прежде, его, скорее всего, придется отдать и отступить к Тарсу. Я надеялся, что этого не произойдет, покуда мы не доберемся до Селевкии, антиохийского порта, куда более надежного убежища, чем пустынный берег Серкланда.

Коротышка Элдгрим взял мой щит и ощупал обрубок стрелы, торчавший изнутри. Потом посмотрел на меня и приподнял ошметок брови.

— Угу, — сухо кивнул я. — На пядь левее, и поминай как звали. Кто угодно скажет, что я тебе не нравлюсь.

Коротышка достал свои щипцы и расшатал древко стрелы; наконечник рассыпался, и нельзя было опознать, кто именно стрелял — Радослав, Коротышка или кто-то другой; все они переглянулись с облегчением. Я кинул обрубок за борт и засмеялся.

Мы шли под парусом, высматривая позади корабли греков и ворча на невезение — нет чтобы Старкаду задержаться. Я молился, чтобы Валант не погнал свой флот на север, чтобы он подумал, будто мы кинулись обратно в Миклагард с нашей добычей, возможно, что нас послал василевс, чтобы его разоблачить. Но Старкад точно так не подумает. Я знал: он непременно нам повстречается, один, однако меня злило, что всякий раз, когда мы сталкиваемся, никак не удается смочить меч в его крови.

Конечно, я направлялся прямиком в руки Красных Сапог, что командовал войском Великого Города на востоке, но надеялся ускользнуть от него прежде, чем Валант попросит задержать Орма Убийцу Медведя. Если Один нас не бросит, Старкад поплывет следом, и тогда мы поторгуемся — или сразимся; мне уже все равно.

Мы свернули на восток, потеряли ветер и поползли, точно водяной жук, вдоль Анатолийского побережья на веслах, гребли, покуда сопли и слюни не промочили нам бороды.

Новый «Сохатый» оказался добрым хавскипом, Гизур был доволен, пусть мачта пять лет подряд кривилась от жары и пошла трещинами, пусть отдельные доски были не такими крепкими, как хотелось бы. Пока не налетела буря и не пришлось вычерпывать воду, Гизур не сомневался, что мы достигнем Антиохии.

Брат Иоанн беспокоился за Козленка и все же извлек стрелу из тела мальчишки — ни толики жира на наконечнике, — а потом принялся кормить раненого отваром лука-порея и нюхать рану; дурного запаха не было, и это хороший знак.

Я столкнулся с ним, когда он осматривал Ивара, которого мы звали Готом за остроумие и проделки в духе Локи. Ивару стрела пронзила щеку, и рана подживала, но он еще порезал себе десну и выбил зубы.

— Как мальчик?

— Жив пока, — ответил брат Иоанн, хлопая Ивара по плечу и выпрямляясь. — Правда, не могу сказать, что он непременно оклемается. Я почистил рану уксусом, зашил леской, присыпал мальвой и пшеничными отрубями, а сверху наложил пергамент с самой верной из молитв.

— Что еще мы можем сделать?

Монах пожал плечами.

— Молись, чтобы он живым доплыл до Антиохии и чтобы греки не перебили всех Sarakenoi, а еще чтобы среди тех, кто уцелел, нашелся лекарь. Sarakenoi — лучшие лекари на свете, это все знают.

— Слишком много молитв, — возразил я, и он криво усмехнулся.

— Все для него.

Я подошел к Козленку, который очнулся и что-то шептал, едва-едва слышно.

«Позвольте мне умереть», — разобрал я.

— Твоя мать прикончит меня, — откликнулся я. — И потом, Финну нужен помощник при котле, мы выбрали тебя. Как надоест валяться, займись делом.

Ему удалось выдавить улыбку, а в уголке глаза набухла слеза, яркая, как жемчуг. Лицо Козленка было таким бледным, что лиловые жилы смахивали на шрамы Коротышки Элдгрима.

— Я когда-нибудь снова увижу маму? — прошептал он.

Я кивнул, не в силах произнести ни слова.

Коротышка спас положение, навис над Козленком своей иссеченной харей и оскалился в улыбке, какую он сам, верно, считал дружеской, но которая смахивала на оскал дурно вырезанного идола, намокшего под дождем.

— Я отвезу тебя домой, когда все будет сделано, — пообещал он, — потому что у твоей мамаши осталось мое тряпье. Отдыхай, бьярки, корабль плывет, чужие земли все ближе, там полно сладостей. А потом отправимся домой.

Козленок улыбнулся, смежил веки и заснул, его дыхание было чересчур хриплым для такой крохотной груди. Я сидел и размышлял обо всем в одиночестве, а побратимы снова расселись по скамьям и принялись грести…

Прочь от Валанта — и от Старкада и меча, который мы искали, хотя я знал, что он последует за нами, и допустил ошибку, сказав об этом, когда Радослав заявил, что Старкад не ведает, куда мы держим путь.

Я сказал и остальным, ощущая во рту горький привкус гривны ярла и слыша, будто наяву, смешок Эйнара.

— Он знает, — решительно сказал я, — потому что я поделился с Аринбьорном.

Глаза Радослава слегка расширились, потом он задумчиво кивнул. Я понял, что славянин сделал новую мысленную зарубку: Аринбьорн остался командовать «Волчком», и я поведал ему свой замысел на случай, если море нас разлучит.