Моей семье: с любовью – Беатрис, Тревору, Тодду, Николасу,Саманте, Виктории и Ванессе и особенно – от всего сердца – Джону

«Бог посылает отшельников в семьи» – утешительные слова изБиблии…в семьи, которые строятся на крови, на обязательствах, на необходимости,на желании… и иногда, если очень повезет, на любви. Это слово символизируеттвердость, каменный фундамент, место, куда приходят… из которого вырастают…которое покидают, помня о своих корнях. Это эхо всегда звучит в груди, этивоспоминания словно вырезаны из слоновой кости, из бивня, раскрашенногосверкающими красками. Краски блекнут, тени становятся глубже, воспоминанияпочти стираются, но никогда не забываются до конца. Место, где жизнь начинаетсяи, как хотелось бы надеяться, заканчивается… дом, который каждый хочетпостроить по своему усмотрению… башня, устремленная в небо… Семья… какиеколдовские образы… какие воспоминания… какие мечты…

Солнце светило так ярко, что приходилось щуриться, а быловсего одиннадцать утра. Легчайший ветерок шевелил волосы. День выдалсяпрекрасный, до щемящей боли в сердце. Стояла удивительная тишина – лишьслышалось негромкое чириканье, внезапный вскрик, щебетание птиц, и над всемэтим плыл аромат цветов: лилий из долин, гортензий, фрезий, утопавших в мшистомковре. Но Вард Тэйер ничего этого не замечал. Он закрыл глаза, потом открыл иуставился перед собой, как зомби: бесцветные глаза, бессмысленный взгляд. Такимего не видел никто за последние сорок лет. В это утро Вард Тэйер не был нирешительным, ни красивым. Не двигаясь, он стоял в ярких лучах солнца, точнослепой. Снова закрыв глаза, крепко-крепко сжав веки, он думал, что хорошо быникогда не открывать их, как уже никогда не откроет их она.

Голос, как мягкое жужжание, донесся откуда-то со стороны,какие-то слова… Но для него они значили не более, чем гудение пчелы надцветами. Он ничего не чувствовал. Ничего. «Почему? – спрашивал онсебя. – Или все это неправда?» Внезапно его охватила паника… Он не могвспомнить ее лицо… прическу… цвет глаз… Вард резко открыл глаза, разлепив веки,как расцепляют стиснутые руки или отдирают присохший бинт. Солнце на мигослепило его, но он отметил лишь вспышку света и ощутил аромат цветов, услышал,как лениво прожужжала пчела и как пастор произнес ее имя: Фэй Прайс Тэйер.Приглушенный звук хлопушки слева, слепящая вспышка камеры – и в этот моментженщина, стоявшая рядом, коснулась его руки.

Он посмотрел на нее сверху вниз – глаза постепенно привыкалик свету – и вдруг вспомнил. Все забытое отразилось в глазах его дочери. Этамолодая женщина так похожа на Фэй, хотя они были очень разные. Такой женщины,как Фэй Тэйер, больше никогда не будет на свете. Все знали это, но лучше всехзнал он. Вард посмотрел на хорошенькую блондинку, вспоминая Фэй и молча тоскуяпо ней.

Его дочь стояла рядом – высокая, осанистая, но, конечно, нетакая красивая, как мать. Прямые светлые волосы собраны в пучок на затылке;около нее – серьезный мужчина, то и дело дотрагивающийся до ее руки. Все онитеперь жили самостоятельно, каждый по-своему, отдельно, однако были частьюединого целого, частью Фэй, как и его самого.

Неужели она и вправду умерла? Это казалось невозможным.Слезы покатились по его щекам; дюжина фотографов рванулась вперед, чтобызапечатлеть исказившую его лицо боль и заполнить ею первые страницы газет всегомира. Вдовец Фэй Прайс Тэйер. Он и в смерти принадлежал ей, как принадлежал вжизни. Все они принадлежали ей дети, коллеги, друзья, все пришли сюда, чтобыпоклониться памяти женщины, ушедшей навсегда.

Семья стояла рядом с ним, в первом ряду. Дочь Ванесса, еемолодой человек в очках, а рядом – сестра Ванессы, Валери, с волосами цветапламени, золотистым лицом, в черном платье совершенного покроя, которое так ееоблегало, что захватывало дух; подле нее стоял столь же великолепный мужчина.

Они являли собой такую прекрасную пару, что глаз не отвести,и Варду было приятно на них смотреть – Вэл так похожа на Фэй. Никогда прежде онне замечал этого, а вот сейчас заметил… И Лайонел тоже очень похож на нее, хотьи не так ярок. Высокий красавец блондин, элегантный, утонченный, изысканный,горделивый, стоял, глядя куда-то вдаль, вспоминая всех тех, кого знал и любил…Грегори и Джон, потерянный когда-то брат и навсегда ушедший драгоценный друг.Лайонел думал и о том, что Фэй понимала его лучше, чем кто-либо другой, дажелучше, чем он сам знал себя… и так же хорошо, как он знал сестричку Энн,стоящую рядом с ним, ставшую еще красивее, гораздо более уверенную в себе, нопо-прежнему очень молодую, от чего контраст с седым человеком, державшим ее заруку, был очень разительным.

Они все собрались здесь, в самом конце скорбного путикаждого смертного, пришли воздать должное актрисе, режиссеру, легенде, жене,матери, другу. Были здесь те, кто завидовал ей, и тс, от кого она слишком многотребовала. Ее родные знали об этом лучше других: она слишком многого ожидала отних, но и сама отдавала себя без остатка, доходя порой до полного изнеможения.Вард вспоминал все это, глядя на собравшихся, окунаясь в прошлое, возвращаясьпамятью к их первой встрече на Гвадалканале. А теперь все они здесь, и каждыйпомнил ее такой, какой она была, какой была когда-то, какой была для них всех.Морс людей в ярком солнечном свете Лос-Анджелеса. Весь Голливуд собрался радинее. Последнее прощание, последняя улыбка, осторожная слеза. Вард огляделсемью, которую создал вместе с ней, всех своих детей, таких сильных, красивых…Такой была и сама Фэй. Как бы она гордилась сейчас, если бы могла видеть ихвсех вместе, подумал он, и слезы снова обожгли его глаза. Она ушла… Как в такоеповерить? Ведь только вчера… только вчера они были в Париже… на юге Франции… вНью-Йорке… на Гвадалканале.

Жара в джунглях была изнуряющая, и даже неподвижно стоя наместе казалось, что плывешь сквозь плотный густой воздух. Похоже, его можно нетолько чувствовать, но нюхать и трогать. Мужчины теснили друг друга, желаяувидеть ее, оказаться чуть ближе, разглядеть как следует. Их плечисоприкасались; они сидели бок о бок на земле, скрестив ноги. Впереди стоялискладные стулья, но мест не стало хватать еще несколько часов назад. Они сиделиздесь очень давно, с заката жарились на солнце, потели и ждали. Казалось, ониуже сто лет сидят тут, в густых джунглях Гвадалканала, и им уже наплевать навсе. Мужчины ждали бы ее и полжизни, если надо. Она была для них сейчас все –мать, сестра, подружка, женщина… Женщина. В воздухе плыл густой гул; наступилисумерки, а они сидели, разговаривали, дымили, пот ручьями струился по шеям испинам, лица блестели, волосы взмокли, а форма прилипла к телу, и все они былитакие молодые, почти дети… и в то же время уже не дети. Мужчины.

1943 год. Они уже не помнили, сколько времени торчат здесь,и каждый гадал, когда же наконец кончится война, если вообще когда-нибудькончится. Но сегодня ночью о войне никто не думал, кроме тех, кто был в наряде.И большинство мужчин, ожидавших ее сейчас, отдали всю «валюту» – от плитокшоколада и сигарет до холодных тяжелых монет, лишь бы увидеть ее… Они готовыбыли на все, чтобы снова видеть Фэй Прайс.