Вроде все уже решено, все сказано. Но как вспомнит недоумевающие Сашкины глаза — и половины решимости как не бывало. Он ведь хороший, ее Сашка. Добрый. И любит ее по-настоящему — настолько, что уже третий день не ходит вечером в клуб. Правда, на лекции пока тоже не ходит, говорит — начнет с понедельника. Прямо этими словами.

Папик когда-то — еще в детстве — назвал их формулой неудачника. И надо сказать, чертовски неприятно слышать формулу неудачника от собственного мужа.

Вот почему Майка пока осталась жить на новой «старой» квартире. И вот почему на сегодняшней встрече — оценив, видать, ее судьбоносность — будет присутствовать Сашкин отец, Николай Андреевич. Майке даже слегка неудобно — она представляет его загрузку. Но вот счел нужным, выбрался из Москвы, хотя и всего на один вечер. Двадцать часов полета на два часа в ресторане. Приличное обременение для любых переговоров. Впрочем, сынок у него единственный. Однако Майка все равно испытывает уважение к поступку Николая Андреевича. Хотя, может, лучше бы он больше времени уделял Сашке раньше, тогда бы и такие перелеты не понадобились.

Сама же Майка пока живет по ею же выработанному жесткому плану.

Для начала съехала из роскошной квартиры, которую Сашка получил от отца к началу учебы и адрес которой уже известен всей русскоговорящей золотой молодежи Нью-Йорка. Вот почему заниматься там было просто невозможно — тусовка шла круглосуточно, лишь на время мажоры выкатывались на своих «мерсах» и «БМВ» в какие-то пафосные, но от этого не менее злачные места.

Однажды Майка не выдержала и предложила тусовщикам немедленно убираться восвояси, со всеми своими бутылками, сигарами и понтами. Так ее демарша сначала даже не заметили, а заметив, все внимание сконцентрировали на Сашке. Он же хозяин. А она — всего лишь его жена. Сашка, попав в неловкую ситуацию, как всегда, начал глупо улыбаться и пытался пустить дело на самотек. И лишь когда Майка сказала, что в противном случае квартиру покинет она, народ потихоньку разошелся. А любимый стал ныть и нести всякую хрень, что, мол, так себя в обществе не ведут, что это плохой пиар и что все должны жить дружно, особенно вдали от Родины. Это еще сильнее взбесило Майку, потому что настоящая Родина большинства Сашкиных друзей — в заднице. Ибо они — паразиты по определению, то есть родственники глистов.

Новое ее жилье было на порядок менее комфортным. Хотя — грех жаловаться. В стандартном двухэтажном бруклинском домике из темно-красного кирпича ей выделили комнату. Даже скорее квартиру, потому что вход в нее отдельный, со двора. Теоретически это хозяйственное помещение. Но все восемь деток Дворы-Леи уже давно выросли. У двух из них — дома по соседству. Так что площадь освободилась.

Майке там кажется очень уютно. Семь ступенечек вниз — счастливое число. Окна тоже есть, просто начинаются прямо от земли и выходят в крошечный задний дворик. Метров двадцать квадратных, не больше. Но восемь сортов замечательных роз Майка там насчитала, при том что садовника, как и любой другой прислуги, в этой весьма состоятельной семье не было.

Встретили ее замечательно.

Двора-Лея и ее муж, Исаак, очень обрадовались. Дети — тоже. Двое, которые живут рядом, уже забегали поздороваться. Двора-Лея приняла живейшее участие в ее положении, так что телефончики русскоговорящих акушеров и гинекологов, привезенные папиком, не понадобились: у Дворы были свои связи, основанные на личном богатом опыте.

Забавно, что оба врача, которым она показала Майку, были с русскими фамилиями — точнее, белорусской и украинской: Борткевич и Данько. Оба оказались евреями, Майка теперь четко разбирается в этом вопросе. В еврейских домах на косяке входной двери висит мезуза — такой цилиндрический пенал с вложенным в нее текстом из Торы: она, по мнению хозяев, оберегает дом от всех напастей.

Врачи не знали по-русски ни слова. Но когда Майка у гинеколога в его пыточном кресле вдруг слегка запаниковала, тот улыбнулся ей и чистенько пропел несколько слов из знакомой с детства колыбельной. Точнее, мотив был от колыбельной. А слова, повторяемые четырьмя — или более? — поколениями теперь уже нью-йоркских матерей, давно утратили свой украинский смысл.

Все у нее и у малыша оказалось хорошо. Майка настояла на УЗИ, хотя Двора-Лея не советовала. Но когда Майка все-таки сделала исследование, то на следующий день получила подарок от хозяев. Оказалось, что Двора, везде сопровождавшая Майку, взяла копию картинки у Данько, а Исаак оформил ее в красивую рамочку с надписью на английском «Мое первое фото».

Было смешно и приятно.

А еще ее пригласили на субботнюю трапезу.

Она уже бывала на подобных встречах в этой семье. Все будет очень долго, немножечко скучно и необыкновенно, просто фантастически вкусно.

Когда Майка посетовала, что с такими обедами наберет много лишних килограммов, Двора-Лея только посмеялась и предположила, что Всевышний не допустит никаких проблем. Это было ее повседневное предположение, она раз двадцать в день уверяла в этом себя и окружающих.

«Все-таки хорошо им живется, — подумала Майка, — с такой непоколебимой уверенностью в свои особые отношения с Богом».

Размышления ее на этом прервались, потому что она уже почти дошла до цели.

Вон и Сашкин «Феррари» стоит, ярко-красный кабриолет. Это ж надо, такую дурь — и за такие деньги. В городе вонь, шум. Крышу опускали, наверное, раза три, и то ненадолго. Но у мужа на подобные штуки есть веское обоснование, которое тоже бесит Майку — возможно, именно потому, что исходит от Сашки.

Он, покупая за бешеные деньги очередную фигню, делает умный вид и важно произносит: «Положение обязывает». И смех, и грех. Положение глиста.

Судя по тому, что рядом стоял еще один, черный, дорогой и при этом прокатный «Мерседес», Николай Андреевич тоже присутствовал в ресторане.

Место было не из тех, куда требуется ходить, раз положение обязывает. Так что случайные «мерсы» сюда не подъезжали. Кабак выбрала Майка — она его нашла еще в прежний приезд, недорогой, со среднеамериканской кухней. Ничего особенного, кроме того, что располагался он, как и многие нью-йоркские рестораны, прямо на причале, а его панорамные окна смотрели в океан, точнее, на Гудзон, недалеко от того места, где недавно один умелый и чертовски везучий пилот посадил свой «Боинг», в котором птицы, как террористы-смертники, ценой собственной жизни заглушили оба двигателя. Пилот прославился на всю Америку и даже на весь мир: ни один человек при этом знаменитом приводнении не погиб.

Майка вошла в самораскрывающиеся стеклянные двери и двинулась по длинному широкому коридору. В стороны от него отходили залы и кабинеты, но она четко и осознанно шла к океану.

Вот сюда она привела Сашку, когда они, уже вдвоем, приехали в Нью-Йорк.

Здесь он признавался ей в любви и говорил, как бескрайне счастлив.

Самое обидное, что не врал.

Эх, кто бы мог подумать, что все так кончится.

Впрочем, раз она сюда пришла, значит, шансы еще есть. Или ей просто страшно признаться даже самой себе, что ее семейная жизнь закончена навсегда?