Много месяцев он не бил ее и не насиловал. Ребенок был ее спасением, избавлял от побоев, давал ей силы жить дальше.

Благодаря ребенку она набралась смелости и попросила большего.

Три раза в день Сэр являлся взглянуть на сына и приносил ей еду. После рождения Рори добавился дневной прием пищи. По визитам Сэра Элис привыкла определять время дня.

Готовясь к его утреннему приходу, она покормила ребенка, искупала его и одела. Накануне вечером он сделал первые шаги, и она расплакалась от радости.

В ее душе снова зажглась надежда. Он увидит в первый раз, как пошел его сын, позволит им подняться наверх, позволит ей с ребенком выйти на свежий воздух, погулять на солнце.

И она посмотрит, какая вокруг местность. Начнет планировать, как забрать ребенка и убежать.

Ее малыш, ее драгоценный сыночек, спасение и радость, не должен расти в подвале.

Она помылась сама и причесала волосы, теперь каштановые, до плеч.

Когда он спустился вниз по ступенькам с тарелкой яичницы и парой пережаренных ломтей бекона, она сидела в кресле и качала на коленях сына.

– Благодарю вас, Сэр.

– Смотри, съешь все. Не трать зря продукты, я не люблю этого.

– Да, обязательно. Но у меня есть для вас сюрприз. – Она поставила Рори на пухлые милые ножки и поцеловала в макушку. Он вцепился ручонками в ее пальцы, потом отпустил их, сделал несколько неуверенных шагов и сел на попку.

– Он умеет ходить, – спокойно сказал Сэр.

– Пожалуй, он пошел рановато, но он такой милый и умный. – Она затаила дыхание, когда Сэр подошел к Рори и поставил его на ножки.

А малыш, взмахнув ручонками, засмеялся и затопал по полу.

– Не успеете оглянуться, он уж бегать будет, – сказала она, стараясь, чтобы это прозвучало радостно. – Мальчикам нужно бегать. Хорошо бы у него было больше места – как вы считаете? – торопливо добавила она, когда Сэр направил на нее взгляд темных, колючих глаз. – И солнце. Ведь в нем – в солнечном свете – есть витамины.

Он ничего не ответил, но наклонился и взял сына на руки. Рори дернул за косматую бороду, которую Сэр отрастил в последние месяцы.

У нее всякий раз обрывалось сердце, когда он дотрагивался до ребенка. В животе появлялся комок ужаса и отчаяния. Но она заставила себя улыбнуться:

– Я поделюсь с ним завтраком. Ему нравятся яйца.

– Твоя работа давать ему материнское молоко.

– О да, конечно, но он любит и твердую пищу. Несколько кусочков. У него уже пять зубов, новые тоже режутся. Сэр, я помню, как моя мать говорила о пользе свежего воздуха, он важен, чтобы ребенок рос сильным и здоровым. Вот если бы мы могли хоть на несколько минут выходить на улицу и дышать свежим воздухом…

Его лицо сделалось непроницаемым.

– Что я говорил тебе об этом?

– Да, Сэр, я помню. Просто стараюсь быть хорошей матерью… нашему сыну. Свежий воздух полезен для него… и для моего молока.

– Ты ешь то, что я тебе даю. У него лезут все новые зубы, и я принесу ему что-нибудь, что он может грызть. Делай, как я говорю, Эстер, или мне придется напомнить тебе, где твое место.

Она покорно ела, не сказав больше ни слова, а сама решила подождать неделю. Целую неделю, а потом попросить снова.

Но через три дня, когда она поужинала и покормила ребенка, он снова спустился в подвал.

И поразил ее, показав ей ключ от ее кандалов:

– Слушай, что я тебе скажу. Я выведу вас из дома на десять минут и ни секундой больше.

Она задрожала, когда ржавый нож надежды снова вонзился в ее сердце.

– Только попробуй закричать, и я выбью тебе все зубы. Вставай.

Она покорно встала, опустила голову, чтобы он не заметил искру надежды в ее глазах. Надежда умерла, когда он набросил на ее шею веревку.

– Пожалуйста, не надо. Ведь ребенок…

– Закрой рот. Попробуешь убежать, я сломаю тебе шею. Делай то, что тебе говорят, и тогда я, может, буду выпускать тебя раз в неделю на свежий воздух. Если не будешь меня слушаться, изобью до крови.

– Да, Сэр.

Ее сердце едва не выскочило из груди, когда он вставил ключ в замок и впервые за четыре года тяжесть железа упала с ее лодыжки.

Она громко застонала, словно больное животное, увидев красный шрам на своей ноге.

Его глаза показались ей яркими черными лунами.

– Я делаю тебе подарок, Эстер. Постарайся, чтобы я не пожалел об этом.

Он подтолкнул ее, и она сделала первый шаг без оков, потом второй. Ее походка была неровной, она хромала.

Прижимая к груди Рори, она поднималась по ступенькам.

Бежать? Куда ей бежать, если она с трудом идет, а в груди тяжело колотится сердце?

Когда она была на верхней ступеньке, он дернул за веревку.

– Ты поняла меня, Эстер?

Он открыл дверь.

Она увидела кухню с желтоватым полом, чугунную раковину, рядом – посуду на сушилке, холодильник, не выше ее роста, и плиту с двумя горелками.

Запах жира.

Но над раковиной было окно, и сквозь него она увидела последний свет умирающего дня. Мир. Она увидела мир.

Деревья. Небо.

Она пыталась сосредоточиться, запомнить все, что видела. Старый диван, стол и лампа, телевизор – из тех, что она видела только на фотографиях, – нечто наподобие ящика с… кроличьими ушами.

Деревянный пол, голые бревенчатые стены и маленький пустой камин, сложенный из неровных кирпичей.

Он подтолкнул ее к двери.

Как много запоров, подумала она. Зачем ему столько запоров?

Он открыл их один за другим.

Все ее планы, ее надежды, боль и страх исчезли, когда она шагнула за низкий кривой порог.

Свет, о-о, свет. Слабый след от солнца, уже спрятавшегося за горой. Отблески красного заката на горных вершинах.

Запах хвои и земли, ощущение воздуха, овевающего лицо. Теплый летний воздух.

Деревья окружали клочок земли, на котором росли овощи. Она увидела старый пикап – тот самый, в который тогда так опрометчиво залезла, – старую стиральную машину, культиватор, запертую калитку загона, огороженного колючей проволокой. Такая же ограда шла и вокруг дома.

Она стала спускаться с крыльца, охваченная восторгом, но Сэр дернул за веревку.

– Хватит, дальше не ходи. Воздуха и тут хватает.

Она подняла лицо – слезы изумления и радости текли по ее щекам.

– Ой, звезды уже видны. Гляди, Рори, гляди, сынок. Гляди, какие звезды.

Она пыталась поднять головку сына кверху, но он только хватал ручками ее пальцы и пытался грызть.