таких случаях, кто-то оставался упорным бракоборцем и беспоповцем, а значит, от поморского согласия откалывались новые толки и согласия, например, так называемые филипповцы, о коих и им подобных будет сказано нише.

***

В русской дореволюционной литературе не так много написано про старообрядцев. Считается, что о раскольническом быте много можно узнать по произведениям Павла Ивановича Мельникова-Печерского (1818-1883). Многими этот писатель воспринимался как один из авторитетных авторов данной тематики. Но, по мнению старообрядцев, ввиду его должности (как начальник статистической экспедиции он принимал непосредственное участие в преследованиях старообрядцев, в том числе в разорениях старообрядческих скитов и молелен в Нижегородском крае) многие сделанные им описания старообрядческой среды и нравов носят тенденциозный характер, что отражено в ряде архивных и филологических исследований.

Можно упомянуть также Николая Сергеевича Лескова (1831-1895), его произведение «Запечатанный ангел»», повествовавшее о чуде, приведшем раскольничью общину к единению с православием.

Что касается художественных произведение описывающих историю Раскола XVII века то, здесь можно назвать только два произведения – это дореволюционный роман Д.Л. Мордовцева «Великий раскол», впервые опубликованный в 1880 году в журнале «Русская мысль» и современный роман в трех книгах Владимира Личутина «Раскол».

Но, пожалуй, наиболее правдиво о старообрядцах писал Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954), известный писатель-натуралист и путешественник. В одном из первых своих произведений «В краю непуганых птиц», опубликованном в 1907 г., целую главу он посвятил Выговской пустыни. Вот наиболее характерные выдержки из нее.

«Соловецкий монастырь для Выговского края когда-то был такой же святыней и экономическим центром, как стал потом Даниловский (Выговская пустынь). Вот почему ужас, трепет охватил всех, когда в январе 1676 года войска проникли в осажденный, ставший раскольничьим Соловецкий монастырь. Виновники были наказаны беспощадно: сотни казненных были брошены на лед.

В это время на Севере почти беспрерывная ночь. И словно над всею русскою землей на десятки лет повисла такая же беспросветная, страшная ночь. Глядеть в эту бездну тьмы – страшно. Что там видно? Сожжение еретиков, костры самосожигателей? А может быть, уже начинается? Может быть, уже горит небо и земля, архангел затрубит, и настанет страшный, последний суд! Казалось, что вся вселенная содрогается, колеблется, погибает от диавола. Он, этот диавол, «злокозненный, страшный черный змий» явился. Сбывалось все, что было предсказано в апокалипсисе. Верующие бросали все свои земные дела, ложились в гробы и пели;

Деревянен гроб сосновый,

Ради мене строен,

В нем буду лежати,

Трубна гласа ждати;

Ангелы вострубят,

Из гроба возбудят…

А на покинутых полях бродила скотина и жалобно мычала. Но этот ужас перед концом мира был только в бессильной душе человека. Природа по-прежнему оставалась спокойной, звезды не падали с неба, светили луна и солнце. И так годы шли за годами. Над человеком будто кто-то смеялся.

Гонения все усиливались. Правительство Софьи издало указ: всех нераскаявшихся раскольников жечь в срубах. Тем, кто отказывался причащаться, вкладывали в рот кляп и причащали силой. Оставалось умереть или бежать в пустыню.

А в пустынях Выговского края беглецы встречали радушный прием. Там, у озер, в лесных избушках жили старцы, рубили лес, жгли его и, раскопав землю копорюгой, сеяли хлеб, ловили рыбу. Эти старцы иногда выходили из леса и учили народ. Они учили его старинному дониконовскому благочестию и рисовали ему ужасы наступающего страшного суда. Народ их слушал и понимал, потому что здесь он издавна привык к таким учителям»[42].

М. Пришвин повествует не только об отцах основателях Выговской пустыни, Даниле Викуличе и Андрее Мышецком, но и об их предшественниках: Игнатии Соловецком, сжегшем в Палеостровском монастыре себя и вместе с собой три тысячи раскольников, старцах-отшельниках Захарии и Корнилии. «Корнилий, – писал М. Пришвин, – не только советовал им, но настойчиво убеждал и благословлял переселиться к Захарию на Выг. Он предсказывал для Выговской пустыни блестящее будущее: «Места эти распространятся и прославятся во всех концах. По умножении же поселятся с матушками и с детками, с коровушками и с люлечками». Вообще Корнилий был полною противоположностью ученому ригористу фанатику Игнатию, он проповедовал мирный, здоровый труд, простоту, любовь к людям. Когда, вернувшись к братии, Данил и Андрей передали им ответ Корнилия, то все были очень рады. Но скоро пришел и сам Корнилий, чтобы благословить их. Все собрались вместе, помолились и тут же принялись за работу. Так основалось Выговское общежитие (в 1695 году)»[43].

Обитель устроялась в трудах и постоянной борьбе с суровой северной природой, пережила она и «зяблые годы», т. е. холодные, неурожайные. Выжила Выговская пустынь и когда в 50 верстах от нее прошел Петр I, прокладывая «Осудареву дорогу» из Белого в Балтийской море.

«Когда Петр Великий, в котором раскольники видели антихриста, – пишет М. Пришвин – появился в выговских дебрях, то их охватил такой ужас, что некоторые хотели бежать, а некоторые, по примеру отцов, принять огненное страдание. В часовне уже были приготовлены смола и хворост. Все пребывали в неустанной молитве и посте.

При переправе через Выг Петру, конечно, донесли, что тут недалеко живут раскольники.

– А подати платят? – спросил он.

– Подати платят, народ трудолюбивый,– отвечали ему.

– Пусть живут,– сказал Петр.

«И проехал смирно, яко отец отечества благоутробнейший»,– радостно повествует скоропишущая трость Ивана Филиппова.

Точно так же и против Пигматки донесли Петру о пустынниках, но он опять сказал: «Пускай живут». «И вси умолчаша, и никто же смеяше не точию что творить, но и глаголати».

Но Петр не забыл о пустынниках. Вскоре в Повенце был князь Меншиков для устройства железоделательного завода. Место завода было выбрано возле Онего на реке Повенчанке, а в Выговскую пустынь был послан указ, в котором говорилось: «Его императорскому величеству для Шведской войны нужно оружие, для этого устраивается завод, выговцы должны исполнять работы и всячески содействовать заводу, а за это им дается свобода жить в Выговской пустыни и совершать службу по старым книгам».

Пустынники согласились. Это была первая крупная уступка миру, ради удобств совместной жизни. Раскольники должны были изготовлять оружие, которое прокладывало путь в Европу. Этим они покупали свободу. «И с того времени начала Выговская пустынь быть под игом работ его императорского величества и Повенецких заводов»[44].

Так на примере истории Выговской пустыни, М.Пришвин показывает историю взаимоотношений государства с русским старообрядчеством. «По приказу Петра, – пишет он, – раскольники изготовляли оружие для войны. Потом, во время господства иноземцев при Анне Иоанновне, когда на выговцев посылался целый ряд правительственных кар, они согласились даже молиться за царя. То же и относительно брака. При невозможности устранить соприкосновение «сена» с «огнем» решено было желающих