– Не надо, – слабо просит Ева.

– Не мешай. Только представьте, Марго, ее ведь действительно упаковали в сундук, сундук заперли и бросили в море! Так и было!

– К смерти это не имело никакого отношения, – улыбнулась Маргарита.

– Конечно, не имело, вот же она!.. – Далила показала широким жестом на Еву и опрокинула бокал. – Вот же она, сидит тут и злится на нас, потому что любит шампанское.

– А вы? – Маргарита повернулась всем телом к Далиле. – Что сказали вам?

– Меня сожрут мертвецы, – вздохнула Далила.

– Девочки, а вообще, как вы тут собрались вместе? – вмешалась Ева.

– Это я подошла к Далиле Марковне и сказала, что мы с вами коллеги и старые знакомые. – Маргарита покопалась в сумочке, достала огромные очки с обычными стеклами, нацепила их на нос, вздернула голову вверх и спросила строгим монотонным голосом: – Или вы, Ева Николаевна, скрываете от своей лучшей подруги, что опустились до преподавания в общеобразовательной школе?

На Еву теперь смотрела совершенно незнакомая женщина с опущенными уголками яркого рта. И помада, и легкий макияж на этом надменном лице смотрелись вызывающе уныло, дорогое ожерелье потускнело. Ева вдруг заметила, что глаза за стеклами – светло-коричневого цвета. Цвета не очень крепкого чая.

– Браво! – захлопала в ладоши Далила.

Маргарита сняла очки, легкой улыбкой красиво очерченного рта вернула лицу сообразность макияжа и прически, а бриллиантам – блеск.

– После педагогического института два года курсов при Щукинском, я помню, – вздохнула Ева. – Зачем тебе это?

– Разве я плоха как актриса? – удивилась Маргарита.

– А разве этому можно научить?

– О, из того болота комплексов и психологических проблем, которые меня одолели в детстве и юности, выбраться можно было только таким образом. Играть, играть и еще раз – играть! Почему Барычева играет Кармен в ее возрасте, при ее комплекции и с таким голосом? А вы через десять минут забываете и про возраст, и про комплекцию? Потому что она страстная стерва. Из всех певиц этого театра она самая страстная и самая стерва. А именно это и составляет основу образа Кармен.

– Кстати, про Кармен. – Далила огляделась, и глаза ее округлились. – Почему-то никого нет. – Она осмотрела вестибюль – совершенно пустой. У столиков буфетчицы собирали грязную посуду. – Как это?!

– Уже двенадцать минут идет спектакль, – посмотрела на часы Маргарита.

– Не может быть, а почему я не слышала звонков?

– Далила, вы же сами сказали: «Пойдемте посидим за бутылочкой шампанского, чтобы нам никто не мешал», – улыбнулась Маргарита.

– Ева! – Далила в испуге вцепилась в ладонь Евы на столе. – Я оглохла?!

– Оглохла, ослепла и потеряла ориентацию. Не пей с незнакомками шампанское.

– Я…

– Ладно, пошли. Я тоже немножко потерялась во времени.

– А я допью. – Маргарита вылила в свой бокал шампанское из бутылки.

Дело было в том, что Ева не переносила театр ни как средство подачи определенной энергии, ни как демонстрацию красоты. Ни разу еще ни один спектакль не убедил ее в искренности напрягающихся до сильного крика, слюно– и потоотделения актеров. Она никогда не могла отстраниться от жалости к актерам, играющим жизнь, в то время как жизнь вертит ими, безропотными, в своем одиночестве заблудившимися среди множества условных судеб. Ее завораживали танец и музыка, но ровно настолько, насколько хватало собственного внутреннего ритма, внутреннего ощущения соответствия этой музыки и этого танца тому, что чувствует она. Иногда Ева просто стыдилась удовольствия, получаемого от совпадения своего ритма и ритма движения или музыки, наигранной музыкантами, потому что рядом были посторонние люди со своими восторгами. А восторг, как считала она, – дело сугубо интимное.

– Ты не можешь представить себе, что огромная толпа совершенно разных людей, затаив дыхание, слушает одного певца? – интересовалась как-то на эту тему Далила.

– Могу. Но это же какое насилие над толпой, какая искусственная сублимация восторга!

– Это не насилие, это просто в одном месте собрались единомышленники, и восторг – один на всех!

Ева попросила не трогать ее личный восторг и не распределять его общественно.

Сейчас, сидя рядом с Далилой, она расслабилась и занялась анализом имеющихся в ее распоряжении фактов.

Итак, агент нашей разведки приходит на «Дон Кихота» с подработанной пленкой. Чтобы отследить потом связи агента американской стороны и условия дальнейшей передачи, ведь высокопоставленному чиновнику Коупу уже предъявлено обвинение. Агент «А» – брюнет, обменивается рукопожатием с агентом «Б» – блондином, после чего блондина убивают в туалете. При нем обнаруживается пленка, но совершенно не та, которую ему передал агент «А». На сцене танцует Хосе. Интересно, были ли в те времена у мужчин, да еще служащих в подобном государственном учреждении, такие же облегающие рейтузы, как на этом танцоре? Ева представила себе современную тюрьму и выход охранников в облегающих рейтузах, высоких сапогах, вышитых камзолах… Блондин, получивший пленку, был одет в точности так же, как и агент разведки. Получив пленку, он удивился, в растерянности побродил по залу, сел не на свое место, его потом согнали. Работница театра, «Н», забегает в мужской туалет, обнаруживает мертвого блондина и тут же, во время спектакля, пробирается именно на то место, где сидел агент «Б», объясняя это поисками сережки. Если предположить, что разведка действительно передала блондину подработанную пленку, а у него впоследствии обнаружили пленку с совершенно другими чертежами и формулами, то получается, что пленок было две. Куда-то делась пленка с подработанными чертежами, заготовленными разведкой.

На сцене теперь – тореадор, весьма артистично управляющийся со своим плащом, красной тряпкой и «разъяренным быком», которого… Ева отбирает у Далилы бинокль. Точно! – танцует женщина, в какие-то моменты игриво прикладывая к голове выставленные указательные пальцы, что должно, вероятно, изображать рога. Ева начинает смеяться. Далила толкает ее в бок локтем. Кармен рядом с новым своим возлюбленным – тонким, словно устремленным вверх изящным тореадором – кажется глыбой. Ева вздыхает, косится на Далилу, чтобы определить, насколько та отстранилась от размеров и возраста Кармен, чтобы впасть во всеобщий экстаз от ее голоса.

Женщина-бык на арене, напрыгивающая на изящного тореадора. Это красиво! Второй агент разведки, брюнет, вероятно, мертв. Трудно представить, что он жив и находится где-то в одних плавках и носках. Предположим, на него было совершено нападение. Раздели агента, чтобы быстро и тщательно обыскать одежду. Что именно искали, это понятно, искали пленку. Пленку, упрятанную в золотой зажигалке. Итого, у внешней разведки пропало уже две подработанные для передачи американцам пленки. И совершенно неожиданно появились две, в точности воспроизводящие усовершенствованные чертежи узлов и формулу топлива: одну отобрали при задержании у Коупа, другую нашли у мертвого блондина. Пятна крови в костюмерной находятся на расстоянии нескольких метров от того места, где работница театра «Н», если верить ее словам, обнаружила ворох одежды. Если это кровь брюнета, то либо он отполз уже раздетый, либо его убили в одном месте, а оттащили раздеть в другое, что странно.