весеннем свете. Средняя в створе, вся в Тени, и не различишь ее ветвей. И, наконец, третья…

— Я расскажу, Артур. Все расскажу… Не знаю, что мне делать…

— Кому ты более всего веришь?

— Тебе.

— Спасибо. А кроме?

— Дяде Григорию.

— А в школе?

— В школе? Наверно, всем.

— А более всех?

— Не знаю. Наверно, Катерине Михайловне.

— Ну, вот, ты сама ответила себе, малютка.

Подходили уже к новостройкам, когда вдруг в ближнем переулке раздался крик.

— Погоди, — прислушался Артур, — зовут на помощь.

— Да это мальчишки перекликаются, — не отпускала руку Артура Маринка, — видишь, хлопцы на углу.

Сумерки уже сгустились, переулок тонул в темени, но над стеной, отделявшей глухой угол парка, вспыхнул фонарь, осветив парней, отбивавших чечетку на плиточном тротуаре.

— Пойдем, — торопила Маринка.

Но в этот миг где-то на верхнем этаже хлопнуло окно и женский истошный голос завопил:

— Люди-и-и! Сюда-а-а-а!

Артур кинулся на зов.

— Хлопцы, сюда, — кричал Егорий, расчетливо поглядывая на приближающихся людей, — скрутим хулиганчика!

Сергей притиснул Егория к стене, сдавил горло; над головой Крейды тускло сверкнула стальная полоска. Внезапно кто-то схватил и отвел руку Сергея:

— Балуете, мальчики! — послышался незнакомый голос.

Сергей изо всех сил ударил навалившегося парня; тот глухо вскрикнул и затих. Сергей вывернулся, отскочил в сторону, перед ним скрючился совсем еще зеленый паренек. Обхватив обвисшую руку, словно силясь сдержать нарастающую боль, бормотал сквозь стиснутые зубы, обращаясь к самому себе:

— Все! Теперь все, Артурчик!

Марина набросилась на Сергея:

— Бандит! Бандит несчастный, погубил человека!

— Человека погубил! — подхватил Егорий, поправляя смятый воротничок. — На людей кидается, юродобешеный!

Егорий поднял с земли нож, повертел, пощупал, проворчал осуждающе:

— И на шо их такие продают — ни охотнику, ни работнику!

Сунул нож в карман.

У ворот соседних домов задвигались всполошившиеся тени. На перекрестке мелькнул, приближаясь, зеленый огонек; Марина остановила такси, помогла Артуру устроиться в машине:

— В ортопедический!

Истошный женский голос где-то наверху, под самой крышей, продолжал вопить:

— Люди-и-и!

Жорка, зачуяв полундру, стушевался, рванулся в сторону, растворился в темноте, — из-за угла появился патруль. Дружинники завершали обычный обход окраинного района; дежурство прошло спокойно, и, наверно, поэтому разговор завязался благодушный, далекий от всяческих чрезвычайных происшествий. Крик о помощи ворвался в их беседу внезапно. Еще слова «красота», «любовь» были на языке, — ребята бросились в глухой переулок. Там уже шумели; одни возмущались: «Распустили!..» и требовали скрутить. Другие, напротив, защищали: «Цепляются к людям!»

И дружинники, опасаясь, как бы не помешали задержать нарушителя, толкали Сергея:

— Изволь следовать!

Вскоре привели его к новому жилому дому, озаренному мирными вечерними огнями. Над гостеприимно распахнутой дверью виднелась табличка:

«ШТАБ»

Приближался час веселья, танцев и нарушений, все ребята с красными повязками были в разгоне, в дежурке находились только двое подростков.

— Вот, с приводом, — доложили задержавшие Сергея ребята, — выискался. Такой был подходящий, культурный вечерок.

— А тут у нас за углом чрезвычайное. И лейтенант поспешил на подмогу.

— Вы не имели права меня задерживать, — горячился Сергей, — не имелось никаких оснований.

— Он еще говорит: основания! На человека с ножом кинулся. Вся улица жаловалась.

— Никто не кидался. Был личный разговор. Никого не касается.

— Здорово! Если каждый станет заниматься подобными личными разговорами, если каждый с ножом…

— Заладил свое, — распалялся Сергей, — нож, нож!

— Да что разговоры разговаривать, — перебил дежурный, — предъяви документы.

— Не имеете права! Набрали мальчишек, каждую уличную сплетню слушают.

— А вы не смейте тут выражаться!

— Я не выражаюсь, я требую. Превышаете власть!

— А ты, парень, в бутылку не лезь, — урезонивал Сергея дежурный, — допустил нарушение, отвечай.

— Дело шьете? Дело мне шьете? Не пугайте, пуганый.

— Ты лучше расскажи, где тот гражданин делся, на которого кинулся?

Сергей не успел ответить, в помещение штаба вошел лейтенант, разгоряченный, поправляя на ходу форменку — должно быть происшествие за углом потребовало от него должного внимания и усилий.

— Документы все же придется предъявить!

Сергей безотчетно подчинился человеку в форме.

— Как же так получается, гражданин, — разглядывал студенческий билет лейтенант, — образованный, можно сказать, человек. Интеллигентный. Сами, небось, с повязкой ходили? Мы на вашу помощь надеемся!

— Я сказал — был личный разговор.

— Гражданин Сергеев, если в руках нож, это уж извините, не личный разговор.

Лейтенант был молоденький, моложе Сергея, служить начал недавно, он уже наперечет знал нарушителей своего района, а главное, наловчился распознавать состояние человека, совершившего или готового совершить нарушение. Несмотря на ершистость и задиристость, Сергей не походил на злонамеренного нарушителя, и лейтенант попытался облегчить его положение:

— Может, вы оборонялись, гражданин? Расскажите нам, объясните.

— Ничего не оборонялся. На меня никто не нападал.

Лейтенант внимательно разглядывал задержанного: разговором от него ничего не добьешься, требовались улики, факты, свидетели.

— Наблюдал кто из вас происшедшее? — осведомился он у бригадмильцев.

— Нет. Спокойно возвращались с обхода, а нам сообщили. В общем, крик подняли.

— А где сообщившие?

— Рассредоточились, товарищ лейтенант.

— Надо точнее работать, ребята.

— Если б не мешали, товарищ лейтенант. Если б помогали.

Лейтенант продолжал присматриваться к задержанному: «Ошибочно или по заслугам?» Что-то в нем вызывало доброе чувство, хоть и грубил в ответ порядком. Но бывает так, разойдется человек без удержу. Шумит, оттого что убежден в своей правоте. А виновный смоется и оставит такого шумливого расхлебывать. Лейтенант попытался еще потолковать с Сергеем, но в ответ на его доброе парень только хамил, и лейтенант милиции испытывал уже к этому молодому гражданину не доброе чувство, а раздражение, разбирало зло на всех этих мешающих жить нормально и хотелось уже не разобраться, не выяснить, а припаять построже. Ты ему руку протягиваешь, а он эту же руку зубами!

Впереди предстояло хлопотливое дежурство, большое гулянье, танцы, хороводы с гитарами, освещенные и неосвещенные аллеи, освещенные и неосвещенные кусты.

Нож не был найден, пострадавшего не обнаружили, свидетели рассредоточились. Однако нарушение тишины и порядка было налицо — мелькнула вспышка, щелкнул фотоаппарат, три рубля штрафа и фото на стенд.

Скромно?

Но вполне достаточно для стипендиата.

Вечерок выпал суматошный, какая-то брашка перепилась, мутила воду; потом, уже заполночь, задержали залетного орла. Без применения оружия. Обошлось благополучно, бригадмильцев поцарапал, не нарушая внутренностей; лейтенанту поковырял форменку. Дома лейтенант о происшествии ничего не рассказывал, не хотел понапрасну тревожить молодую жену, форменку успел незаметно сбросить. И думал не о залетном орле — о Сергее.

— Нарвался сегодня один, — проговорил лейтенант, принимая из рук жены тарелку с заново разогретым ужином, — не пойму таких, образованные, кажется, люди. На вид вполне приличный гражданин. Чего дергается?

— Осточертели мне твои образованные и необразованные! Едва дождались с дежурства. Другие живут себе, ничего не знают, без всякой форменки. Как только пожелается. А нам с тобой