Это был адмирал Колчак, захвативший контроль над всей территорией к востоку от Урала, со штаб-квартирой в Омске. Правитель омский.

Верховный правитель России принял дела от предшествовавшего ему Сибирского правительства, которое в силу печальной традиции также именовалось временным. О том, почему верховный незамедлительно приступил именно к денежной реформе — по зову сердца или купившись на дешевую подначку командира американского экспедиционного корпуса, ехидно заметившего, что эти русские могут все, кроме как наладить нормальное денежное обращение, — история умалчивает.

Реформа началась с поистине богатырским замахом. Идея состояла в том, чтобы напечатать много настоящих рублей, выкупить на них у населения все «дутовки» и «керенки», уничтожить эту макулатуру и оздоровить наконец-то российские финансы.

А ведь знаете что? Наверняка получилось бы. Но возникла небольшая проблема. Финансисты Колчака не смогли правильно посчитать, сколько самопечатных рублей им может понадобиться для решения этой титанической задачи. Немножко ошиблись. Что неудивительно на самом деле, поскольку значительную часть денежного обращения в Сибири обеспечивали совзнаки, бесперебойно поступающие с большевистских печатных станков.

Первоначально колчаковские теоретики предполагали все, что им принесет население, обменивать рубль на рубль. Население оживилось и поперло деньги мешками. За четыре дня в обмен ушел весь с трудом отпечатанный за две недели запас. Тогда было объявлено, что за десять керенских рублей будут давать девять новых и столько же — за одиннадцать николаевских. Поток поступлений не уменьшился. Буквально на глазах иссякали запасы бумаги и краски.

Если помните, кентервильское привидение, жестоко преследуемое новыми американскими хозяевами одноименного замка, дошло до того, что стало малевать неуничтожаемое кровавое пятно зеленой краской. Примерно то же самое произошло и с финансовым центром Сибири. Через исторически несущественный период новые рубли печатались уже на газетной бумаге и раскрашивались краской для крыш.

Роковую роль в дальнейшей судьбе проекта сыграли два обстоятельства. Первое состояло в том, что у сибирских финансистов не было монополии на кровельную краску. Поэтому возник параллельный интернациональный эмиссионный центр из трех поляков, одного японца и одного еврея (их имен история не сохранила), который начал весьма успешно конкурировать с правительством. А второе обстоятельство было вызвано к жизни исключительно непомерной жадностью. Единожды уценив все прочие деньга и убедившись, что от этого ничего не меняется, финансисты пошли дальше и объявили, что отныне за николаевскую десятку дают не более четырех рублей.

Население среагировало вполне предсказуемым образом. Оно запрятало все еще сохранившиеся на руках денежные суррогаты в сундуки и надежно уселось сверху, с интересом ожидая, что будет дальше.

Даже скучно рассказывать, настолько все очевидно. Колчаковское министерство финансов проявило вполне понятную инерционность и вовремя затормозить печатный станок не догадалось. В результате новых рублей образовалось настолько несусветное количество, что даже окопавшиеся в Сибири иностранные союзнические банки, искренне сочувствовавшие благородной миссии Колчака, от этих рублей начали шарахаться. А если и принимали, то практически по цене испачканной краской газетной бумаги. Летом девятнадцатого года один китайский лан, например, шел аж за сорок рублей.

Следует сказать, что финансистов эта история сильно тревожила. У адмирала Колчака была отнюдь не голубиная репутация. Надо было срочно что-то предпринимать. И тут они вспомнили, что князь Львов не успел вывезти из далекой Америки новенькие купюры, изготовленные для премьера Керенского. Поскольку они-то были напечатаны не на газетной бумаге, а по всем правилам, естественно было предположить, что население немедленно в эти деньги поверит и все как-нибудь да устаканится.

Связались с американцами. Помните, вы для России деньги печатали? Потрудитесь выслать.

Но американцы оказались людьми вредными и занудными. Про деньги помним, сказали они. А вот выслать никак не можем. Потому что мы их печатали для Временного правительства. А где сейчас это Временное правительство? Мы, конечно же, готовы поверить, что ваш адмирал — это и есть теперь настоящая законная власть, и охотно еще раз дадим указание нашему экспедиционному корпусу вас всячески поддерживать. А вот насчет денег — это вы бросьте. Уж больно быстро у вас там власть меняется, не уследишь. А ну как придут какие-нибудь следующие и тоже про деньги спросят, что мы им отвечать будем?

Судя по тому, какой тайной были окутаны последовавшие переговоры, сибирские финансисты предприняли кое-какие деликатные шаги. Доподлинно известно, что в результате этих шагов чуть меньше двух с половиной миллиардов рублей было погружено на военный корабль «Шеридан», отправлено во Владивосток и немедленно истрачено на текущие нужды.

Успех вдохновил финансистов. Давай, сказали они американцам, давай, ребята. Мы понимаем, что вы нам уже прислали все, что было. Но мы вам еще закажем. И без всяких там дурацких картинок с Государственной Думой, а чтобы по-нашему было, по-адмиральски. С двуглавым орлом, мечом, державой, крестом и сверху написать «Сим победиши». Чтоб не просто деньги были, а наглядная агитация.

Американцы радостно согласились. Только, говорят, нам бы насчет оплаты как-то решить. Нельзя ли, дескать, заплатить нам авансом? И тут же приступаем к делу.

С тем, чтобы заплатить, все обстояло благополучно. Дело в том, что адмирал Колчак наложил лапу на весь российский золотой запас. На то самое золото, которое, как говорят, у Колчака отбил героический интернационалист Мате Залка и спрятал где-то в глухой тайге. Так хорошо спрятал, что последующие поколения найти не смогли.

История со спрятанным золотом Адриана развлекла чрезвычайно, потому что из всех обнаруженных в библиотеке документов однозначно следовало, что золото это, до последней крупинки, Колчак преспокойно вывез в Соединенные Штаты, резонно рассудив, что там оно будет целее. И никакой Мате Залка даже рядом не стоял, и что он там прятал в глухой тайге — никому не ведомо.

Понятно было, что этим золотом и рассчитались за печатание денег.

Непонятно было другое. Почему отца так заинтересовала эта старая история. И зачем ему понадобились сведения о военном угольщике «Афакс». И почему он категорически отказывается отвечать на эти вопросы по телефону или факсу.

В гостиной, напоминавшей, скорее, приемную в офисе, Адриану пришлось ожидать недолго. Молодой подтянутый мужчина предложил ему на выбор чай, кофе или минеральную воду, выслушал вежливый отказ и опустился в кресло у закрытой вишневыми портьерами двери. Немного спустя через гостиную пробежал человек в белой куртке и с подносом на правой руке. На подносе стояли высокий стакан с прозрачной жидкостью и рюмка из темного металла. В гостиной запахло аптекой, человек в куртке исчез за дверью, потом появился, кивнул мужчине в кресле, тот встал, приоткрыл портьеру и сделал приглашающий жест.