— О чем ты, дорогая? — ахнула Лисандра. — Ведь я бессильна! Ума не приложу, с чего ты такое себе придумала…

Дараэлла стремительно обернулась. Геор начинал терять силы. Он был опытным бойцом, но никогда не сталкивался ни с кем настолько прямолинейным, не поддающимся ни на одну уловку, а просто наступающим на него. Тиам оттеснял адмирала к кромке, собираясь столкнуть в воду, и Дара осознала — а ведь она не знает, не захочет ли Урсула забрать Каннингема с собой в тот же миг, как он вновь окажется на ее территории.

Магия, которой Дара попыталась атаковать Тиама, просто отбилась от этого черного мертвого пятна, расползавшегося по его телу невидимой пленкой. Он не был неуязвим к атакам, но терял силы не настолько быстро, чтобы легко погибнуть.

А Лисандра, должно быть, считала, что сын просто окажется в воде, а Тиам закончит свое грязное дело. И будет и сам казнен за убийство адмиральской жены.

— Сумасшедшая, — выдохнула Дара. — Ты сама будешь болтаться в петле, если так продолжишь.

Бывшая верховная ничего не ответила, но, судя по ее взгляду, она и без этих прегрешений успела заработать себе на хорошую такую, очень удачную казнь.

Дара зажгла очередной пульсар на ладони, надеясь, что вторая атака хоть немного приостановит Эсмонда, но вовремя остановилась. Это все бесполезно. Что б она ни делала, мужчина продолжит наступать. Если только…

Если только не воспользоваться тем, с чем горные ведьмы всегда справлялись лучше всего.

Камнями.

Сложнее всего было заставить себя закрыть глаза. Дара знала, что иначе у нее ничего не получится, но все равно испытывала страх — а вдруг Геор погибнет, пока она будет колдовать? Но если Дара не попытается привести задуманное в реальность, то Каннингем умрет от шпаги собственного брата безо всяких "вдруг", а ей останется только безутешной вдовушкой рыдать над трупом супруга.

Или — второй вариант, — безутешной, проткнутой насквозь шпагой вдовушкой лежать мертвой на трупе супруга.

Что первое, что второе как-то не внушало Даре оптимизма.

…Камни мостовой были стары. Они не хотели поддаваться ведьминому зову, сопротивлялись, поднимались волнами, ощетинивались, пытаясь хоть каким-то образом не подпустить назойливую колдунью к себе ни на шаг. Их целью было избавиться от нее, отступить на какое-нибудь приличное расстояние и продолжить свое вечное бдение, не поддаваясь никаким внешним влияниям. Дара слышала, как сильно они хотели покоя, желательно даже не здесь, в порту, а где-нибудь на дне моря, откуда их точно не станут доставать.

Камни устали, что по ним топтались ногами, их не уважали, их даже не рассматривали, как какой-то предмет искусства. Чем лучше были дома, выстроенные из почти того же самого материала? Они вышли из одних и тех же гор, богатых, сильных гор, почти полностью разрушенных людьми, а теперь вынуждены были позволять вытирать о себя ноги…

В горах они любили песни. Горные ведьмы часто поют, зная, как красиво эхом расходится звук и как легко сами горы отвечают им своей мелодикой. Камни соскучились по звукам прекрасных женских голосов, по песенным переливам, раздававшимся над ними, когда они еще были частью природы, а не служили людям.

…Дара ненавидела петь. Терпеть не могла те дни, когда ее заставляли уходить в горы и радовать их собственным голосом. Но, тем не менее, прекрасно помнила, как легко удавалось колдовство и как поддавались камни, где б они ни были, ее велению. Магия горных ведьм, особенно несвободных, существовала в музыке и в песнях, как и магия сирен.

И сейчас запеть удалось потрясающе легко. Звонкое сопрано словно скользило по давно заученным нотам, заполняя тишину порта переливами голоса, вытесняя прочь все другие звуки. Дара знала, что сейчас, реагируя на ее голос, с корабля примчатся солдаты, может быть, даже ее команда, если их уже приказали освободить, но это не имело значения. Она обращалась к другому — к камням под ногами, оживавшими от знакомых слов, от магии, которую они, дети гор, были готовы принять в своем окаменевшем сердце.

— Ты с ума сошла, — Лисандра схватила Дару за руку. — Настоящая леди…

Дара не открыла глаз, она только вырвала запястье из цепкой хватки свекрови и повела ладонью, выстраивая между ними невидимую преграду. Лисандра, лишенная магии, сама по себе была уже бессильна. А камни поднимались, прежде мертвые, и словно плясали вокруг нее, готовясь выполнить любой, даже самый абсурдный приказ, если только ей будет угодно.

Она не приказывала, впрочем — просила их о помощи. Природа любила помогать, когда к ней ласково обращались, но ненавидела приказы, высокопарный ведьмин тон….

Песня заглушала грохот камней. Дара знала, что камни выполнят ее волю, но все равно не умолкала. Она не позволила себе открыть глаза, прежде чем не вывела последнюю ноту, ставя виртуозную точку в своем выступлении — и только тогда заставила себя посмотреть на все, что происходило вокруг.

Геор, ошеломленный, стоял у самой кромки, еще шаг — и оказался бы в воде. Шпага в его руках мелко подрагивала, выдавая волнение и невероятное напряжение в теле.

Тиам был в каменной клетке, достаточно прочной, чтобы все попытки разрушить ее только отбирали у Эсмонда силы. Его шпага, разломанная на несколько частей, валялась у ног Геора.

Дара заставила себя подойти к мужу, не оборачиваясь на Лисандру. Девушка и так чувствовала на себе ее жадный и невыносимо злой взгляд — женщина никак не могла смириться с тем, что кому-то чары поддавались с невообразимой легкостью до сих пор, а ей все эти годы приходилось прятаться и беречь силы.

— Это было очень трудно, — призналась Дара, остановившись у каменной клети. — Он заколдован, Геор.

— Ты предлагаешь мне его убить? — тихо спросил адмирал, так, чтобы его никто не услышал.

— Нет, — возразила Дара. — Ведь он не виноват в том, что у него отобрали свободу мысли? Я попробую что-нибудь сделать. Все, что от меня будет зависеть. И если мне удастся расколдовать его, я сделаю это. А ты должен притвориться, будто ничего не произошло.

— Но…

— Отвези свою мать в поместье, Эсмонд не должен ее видеть, — велела Дара. — Отпусти моих людей — ты обещал мне это сделать. И нам с Тиамом нужно будет какое-нибудь уединенное место. Моя магия достаточно сильна, чтобы я освободила его от той заразы, которую в него вселила твоя мать. Но я не уверена, что мне удастся.

— Я могу…

— Если не получится у меня — не получится ни у кого, — твердо произнесла Дара. — Мне жаль. И… у тебя ранено плечо, пусть твоя мать хоть этим озаботится.

Геор больше не смел возражать, может быть, наконец-то понял, почему Дараэлла была настолько серьезна. Она ведь знала, что магия никогда не работает просто так. Волшебство — слишком страшная сила, чтобы распоряжаться им без должного уважения, легко, как той игрушкой. Даре об этом давно уже было известно.

Адмиралу же только предстояло понять.