— А ты не думаешь, что тебе станет легче, если ты с ним поговоришь?

— Спасибо, комиссар! Но, как я уже сказал, вред этот непоправим. Я благодарю вас за то, что вы отнеслись ко мне с таким терпением, и за то, что пытаетесь мне помочь. Но нам лучше теперь разойтись. Я должен вернуться на работу. Больше нет никаких причин вам надоедать.

Эспиноза следил за удалявшейся фигурой, пока Габриэл не смешался с толпой. Габриэл не выглядел больше как беспомощный ребенок, но он не выглядел и как нормальный взрослый человек. Он перестал быть ребенком и стал взрослым — ненормальным взрослым. Комиссар повернулся лицом к морю. Свежий ветерок поднимал волну, на пляже было мало народу, никто не купался. Эспиноза какое-то время сидел на берегу, пристально вглядываясь в океанские волны.

— Подначка… шутка… Но ведь люди — не игрушки! Надо совсем свихнуться, чтобы так вмешаться в чужую жизнь. Тех, кто позволяет себе такие игры, следует наказывать. Да и как я могу быть уверен теперь, что он пошутил? Он мог заявить это просто, чтобы комиссар от него отцепился. Парень появляется из ниоткуда, делает чудовищное предсказание и вновь испаряется почти что на год, а потом вдруг — вот он, явился, этакий элегантно одетый сноб, высокомерно сообщивший, что это была всего лишь шутка, и комиссар думает, я должен ему верить?

— Это лишь одно из обличий, сынок.

— Обличий чего, мам?

— Князя тьмы.

— Мам, опять ты с этой твоей одержимостью дьяволом!

Утренний разговор с Эспинозой привел Габриэла в подвешенное состояние. Он чувствовал себя так, будто из него вдруг выкачали все силы. Зато теперь его не захлестывали эмоции и он был в состоянии думать. Впервые за последние дни Габриэл поехал домой на городском транспорте. На автобусе. На поездку в метро он все еще не решался. Разговор, что завел он с матерью, сидя за маленьким кухонным столом, казалось, был прямым продолжением их долгой ночной беседы.

— То, как ты его описал, в точности совпадает с одним из его обличий. Он часто появляется в виде элегантно одетого господина, привлекательного соблазнителя.

— Ma, ну, пожалуйста! Он, конечно, психопат и извращенец, но не дьявол же.

— Ты можешь называть его как угодно, но я говорю тебе, что слуга злых сил всегда появляется в смущающем и завораживающем виде. Он играет на твоей вере, заставляя тебя думать, что он говорит правду.

— Ты слишком много общалась с падре Кризостомо.

— Падре Кризостомо слаб духом, он теперь исповедует веру людей успокоенных и малодушных!

Габриэл был воистину потрясен преображением своей матери. Нет, он никогда не считал ее слабой и послушной, но услышать от нее, что она готова атаковать врага, который, по ее собственным словам, имеет тысячу личин? Не такие ли настроения называются религиозным фанатизмом?

— Мам, но мы же не можем просто уничтожить аргентинца! Он же ничего не сделал.

— Как это ничего не сделал? Разве ты не понимаешь, как может сбыться его предсказание? Ты можешь покончить с собой, и тогда его слова обернутся правдой.

— Я совершенно не собираюсь кончать с собой!

— Отлично! Тогда давай не позволим и никому другому убить тебя.

Во время разговора они забыли про ужин, стоявший на столе, беседа поглотила их целиком. Теперь же оба уткнулись в свои тарелки, будто пытаясь найти там решение их проблем. Конец ужина прошел в молчании, после чего дона Алзира поднялась и принялась мыть посуду.

— Остерегайся женщин, — промолвила она, когда ее сын поднялся, собираясь вернуться в свою комнату, — из всех созданий Сатаны они — самые могущественные!

Габриэл не смог сразу заснуть, он лежал одетый, с открытыми глазами в своей комнате, освещенной лишь светом уличных фонарей, проникавшим сквозь небольшие окна. Почему-то после разговора с матерью ему стало легче, и чувствовал он себя гораздо лучше, чем все последнее время. Габриэл понимал, что это временное облегчение, которое растает с наступлением завтрашнего дня, но все равно было приятно. Он спрятал револьвер под матрас и разделся, чтобы лечь. Именно в этот самый момент в голове вдруг возник образ Ольги — обнаженной, как она была в гостинице. У него возникла эрекция. Теперь это ни к чему. Мне надо было быть твердым там, в гостиничном номере, с Ольгой! А теперь ничего не поделаешь, ведь ее больше нет. Для нее все кончено. Он мастурбировал, представляя себе обнаженное Ольгино тело. Затем он мастурбировал вторично, на этот раз он видел ее обнаженное тело, раскинувшееся на рельсах.

Эспиноза вовсе не хотел, чтобы дело Ольги было передано в ведение его участка, он бы предпочел, чтобы расследованием занимался 19-й участок. С другой стороны, ему были известны детали, которых не знал его коллега в Тижуке: для них смерть девушки на рельсах метро была изолированным фактом, ни с чем и ни с кем не связанным. Инцидент привлек внимание средств массовой информации, а управление транспорта вовсе не стремилось к тому, чтобы это получило чрезмерную огласку. Все, казалось бы, указывало на несчастный случай, и дело потихоньку двигалось в архив. Эспиноза совершенно не собирался вмешиваться в дела участка в Тижуке, но ему хотелось докопаться до правды относительно смерти Ольги. Он не верил, что это несчастный случай, версия с самоубийством тоже выглядела неудовлетворительно. Значит, остается только убийство, в которое верила только Ирэн — и она не только верила, она требовала, чтобы убийцу нашли. Эспиноза, конечно, учитывал, что девушка, требовавшая расследования, является давней подругой убитой, с которой только начали налаживаться отношения после разрыва, — и тут вдруг Ольга умирает. Тут все понятно. Но один момент, безусловно, следовало принять во внимание: между событиями, связанными с Габриэлом, Идальго и Стеллой, и между тем, что связывало Габриэла, Ольгу и Ирэн, имелось лишь одно связующее звено — Габриэл, и вот это никак нельзя было сбросить со счетов.

— Уэлбер, мне нужны этот аргентинец и его женщина. Завтра утром. Представь это как приглашение на обычную беседу, не пугай их. Если он не согласится, тогда попытайся его убедить.

— А девушка тоже нужна?

— Да, обязательно. Не давай себя обмануть ее молчанием, она настолько же во всем замешана, как и он. И проследи за Габриэлом, когда он пойдет с работы. По крайней мере сегодня и завтра. Будь осторожен, он ведь тебя знает в лицо.

Следующим шагом его плана было сообщение для Ирэн, которое он оставил на ее автоответчике. Ответный звонок раздался только поздно вечером.

— Что, опять пойдем пить пиво? — с присущей ей непосредственностью спросила Ирэн.

— К сожалению, нет, по крайней мере сегодня.

— Вы уже не работаете?

— Я не работаю в том смысле, как вы думаете. Эти два вечера, что мы провели вместе, не были для меня работой.

— Это точно, и для меня тоже.

Эспиноза все еще не привык к шуточкам Ирэн.

— Вы не против, если я задам несколько вопросов по телефону?