— Лучше бы они были личными, но раз уж нет, то валяйте. Что вы хотите узнать?

— Что Ольга рассказывала о Габриэле?

— Немного. Сказала, что они работают вместе, что он очень милый и симпатичный, обаятельный и общительный, по крайней мере с ней, и что он единственный в их компании, с кем она была бы не прочь переспать, но он слишком стеснителен, и мать слишком следит за ним, контролирует каждый шаг, но что, несмотря на это, она затащит его в постель.

— И она затащила?

— Не думаю. Она бы мне об этом рассказала.

— А между вами и им ничего не было?

— Помимо ненависти с первого взгляда?

— Ненависть?

— Он точно меня возненавидел. Я думаю, он даже поссорился с Ольгой из-за меня.

— Почему?

— Потому что он ненавидел меня, я же говорю. Я не знаю в точности, что произошло, но, думаю, ему не понравилось, что Ольга притащила меня на ту встречу в участке.

— А вы догадываетесь почему?

— Он решил, что я отвлекла ваше внимание от него. Что, конечно, правда. Я сидела там и думала, насколько все это смешно!

— Он о чем-нибудь говорил с вами?

— Ни слова.

А вот вы говорили, будто он виноват в смерти Ольги, — это основано на каких-то конкретных вещах или просто эмоции?

— У меня нет никаких свидетельств против него, но это не лишено оснований. Да вы подумайте, Эспиноза! Мы ведь оба понимаем, что она не самоубийца. И понимаем также, что вероятность подобного несчастного случая в высшей степени сомнительна. Так что остается убийство. Всякий человек знает, кто так или иначе желает его смерти. Если кто-то умирает, все, что надо сделать, это найти этих людей и проверить их алиби. В случае с Ольгой Габриэл, по крайней мере, подходит по всем параметрам.

— Что до возможностей совершить преступление, то тут я согласен, но у него нет мотива. Судя по тому, что он мне рассказал, у него не было никаких причин ее убивать.

— За исключением фрустрации.

— Что?

— Из-за его абсолютной убежденности в том, что он не может иметь с ней дела, как с женщиной.

— Почему вы так считаете? Она что-то говорила на эту тему?

— Нет. Чисто женская интуиция. Единственная вещь, которую она сказала, это что он очень зажат в этом смысле, что она давала ему множество авансов, но он ни разу не решился даже сам взять ее за руку.

— Ну, если все, кто стесняется заниматься сексом, станут убийцами…

— А разве не справедливо утверждение о том, что люди убивают только по двум причинам — из-за секса и из-за денег?

— Более или менее.

— Ну, милок, так у него не было ни того, ни другого!

— В следующий раз возьму велосипед, таскался за ним почти три часа!

— И?

— И пусто! Ну, он и ходок! Казалось бы, ему надо было в сторону своего дома, так ничего подобного! Прямо не пошел и, похоже, вообще не беспокоился о том, куда бредет. Иногда возвращался и вновь шел по той же дороге, причем зачем, совершенно не понятно. Ходил кругами, шастал туда-сюда, с одной стороны улицы на другую и обратно, и опять-таки — безо всяких видимых причин! В целом этот сумасшедший путь занял больше трех часов, причем по прямой это заняло бы час от силы. Он нигде не останавливался, ни с кем не встречался, никому не звонил, не останавливался даже, чтобы попить воды, кофе, зайти в туалет и прочее. Две вещи привлекли мое внимание. Первая, это что он иногда лез правой рукой в карман пиджака, и я заметил, что в кармане лежит нечто тяжелое, и могу побиться об заклад на свою зарплату, это не что иное, как пистолет. Еще в некоторые моменты мне казалось, что он плачет. Да, и вторая важная вещь: если пустить за ним роту солдат — он их не заметит.

— Последи за ним еще и сегодня. И не доверяй впечатлению, что Габриэл ничего не замечает вокруг. Парень, что гуляет с оружием в кармане, не может быть столь рассеянным, как тебе показалось. То, что выглядит как рассеянность, может объясняться чем-нибудь еще.

— А если он вооружен?

— Пока ничего не делай. Вдруг это у него нервный тик, или может случиться, что в кармане что-то совсем безобидное. И еще одно. Аргентинец скоро должен прийти в участок. Я хотел бы, чтобы сначала с ним побеседовал ты, а потом уже я. Ты будешь ему угрожать и пугать. Не волнуйся о том, что у нас нет ничего на него, — он иностранец, и этого достаточно.

Хотя ничто не связывало Идальго со смертью Ольги, Эспиноза думал, что его предсказание и ее смерть странным образом совпали. Естественно, чтобы это имело какой-то смысл, то ему следовало определить, что она убита и что имеется связь между Габриэлом и убийцей.

В одиннадцать пятнадцать Уэлбер вернулся в кабинет Эспинозы.

— Я бился с ними почти час. Крепкие орешки. Он держится надменно, и на испуг его не возьмешь. Думаю, лучше тебе самому с ними побеседовать.

Идальго и Стелла сидели в маленькой комнатке, единственное окно которой было заперто. В комнате стоял стол и четыре стула, на двух из них сидела эта парочка. На столе имелись две пепельницы. В комнате громоздился также старый каталожный шкаф, который из-за своих размеров не поместился ни в один из других кабинетов. Когда Эспиноза с Уэлбером вошли, аргентинец посмотрел на комиссара, но не приподнялся с места и не произнес ни слова. Эспиноза возобновил допрос.

— Похоже, ваша беседа с детективом Уэлбером не слишком прояснила наши проблемы.

— Комиссар, есть несколько недоразумений, которые мы должны прояснить, прежде чем вы продолжите то, что называете беседой и что в действительности является допросом. Меня пригласили не на светский раут, а для того, чтобы выяснить некоторые факты, которые, как я понял из вопросов детектива Уэлбера, весьма туманны. Кроме того, я не иностранец, как считает ваш помощник, и уж совершенно точно не аргентинец. Я родом из Чили, натурализовался в Бразилии. И наконец, я преподаватель университета, и вы не запугаете меня детскими намеками, что пытался делать этот ваш детектив.

Эспиноза уже собрался отвечать, как вдруг заговорила Стелла. Он был очень удивлен, поскольку раньше женщина все время молчала, кроме того, у нее оказался на редкость впечатляющий голос.

— Комиссар! Идальго — высшее существо! Вы не сможете ему навредить, как бы ни пытались.

— Мы не собираемся вредить никому из вас. Напротив, это вы обвиняетесь в том, что принесли вред, травмировав невинного человека. Я хотел бы еще кое-что прояснить, прежде чем вы двое исчезнете. То, чем вы занимаетесь, квалифицируется как запугивание, и по закону за это полагается, помимо штрафа, еще пять лет тюрьмы. А теперь, с вашего позволения, мы продолжим беседу. Когда — и если — беседа превратится в допрос, вы почувствуете разницу незамедлительно.

Эспиноза понимал, что ему нечем прижать Идальго, и Идальго тоже это понимал. Но комиссара вовсе не интересовала деятельность Идальго в больнице, он хотел узнать другое — не был ли тот связан с Габриэлом, не встречался ли с ним, помимо той встречи в кафе. Беседа продолжалась еще час, в течение которого Идальго и Стелла ни на йоту не сдвинулись со своей позиции. Эспиноза сумел выяснить только одну вещь — что между Идальго и Габриэлом не было никаких контактов после того дня рождения. Другой вещью, в которой он убедился, было то, что вопреки заявлению Стеллы, Идальго не обладает никакими экстрасенсорными силами. Наконец, они отпустили эту парочку. Эспиноза предполагал, что, несмотря на их высокомерие, он все же запугал их в достаточной степени, чтобы положить конец всяким попыткам выступать в будущем в качестве ясновидцев.