речь идет о Павле Ивановиче Брюлло (Брюллове, 1793–1869) – отце знаменитых архитектора П.П. Брюллова и художника К.П. Брюллова.

Наводнение 1824 г.

Как уже упоминалось, наводнения сопровождали всю историю Кронштадта и Петербурга. В XIX в. одно из отмеченных в документах произошло в ночь с 18 на 19 сентября 1819 г. Тогда «при сильном ветре прибылою водою как по наружности, так и погреба в валганге совсем размыло, в караульном же доме при оной батарее вода от пола возвышивши была на один с половиной аршин, и караульные служители имели спасение, сделав подмостки под самый потолок»[172]. Далее отмечалось, что подобные наводнения на Котлине случаются почти ежегодно и причиняют существенный вред «по причине весьма низменного местоположения, на котором Петровская батарея находится». Петровскую батарею через некоторое время укрепили, но наводнение 1824 г. уничтожило батарею до основания.

Нева вздувалась и ревела,

Котлом клокоча и клубясь,

И вдруг, как зверь остервенясь,

На город кинулась… —

кто же не знает этих строк А.С. Пушкина из «Медного всадника»?

Сильный юго-западный ветер, задувший вечером 7 ноября, к утру превратился в настоящую бурю. В Петербурге вода поднялась на 4,1 м выше ординара, а в районе острова Котлин высота воды составила 3,5 м, затопило практически весь остров, кроме «горы» (это район нынешних улиц Аммермана и Интернациональной).

Популярный в свое временя, но ныне забытый беллетрист В. Мирошевский пережил это наводнение, и вот как он описал это событие: «Любезные, почтенные родители! Это случилось со мною 7-го числа: в этот день я сидел в своей низменной хате и писал вам письмо, часов в десять утра мой хозяин, старик лет 60, вошел ко мне в комнату и сказал, что в улицах, которые стоят на низком месте, разлилась вода и многие стоят в домах своих почти по колено затоплены, прибавив к этому, что он доволен своим местом, которое несколько повыше, а потому воды он не опасается […] Между тем вода стала входить к нам во двор […] вскоре показался небольшой ручеек под моими ногами, и я перенес стол на другое место и продолжал писать. Между тем вода разливалась все более и более, стала приподнимать пол, я, по уверению хозяев, не подозревал никакой опасности, велел вынуть из печи горшок щей и, поевши немного, хотел идти в канцелярию своего экипажа, чтобы окончить письмо, но хозяева уговаривали меня никуда не ходить […] Но поскольку вода в комнате была уже выше колен, я хотел уйти. Стал отворять дверь, но ее силой затиснуло водою. Покуда мы со стариком употребляли все усилия, чтобы отворить ее, то были в воде уже по пояс. Наконец дверь уступила нашим усилиям, я выбежал на улицу и увидел ужасную сцену. Вода в некоторых домах достигала до крыш […] люди сидели на чердаках, кричали, просили о помощи.

Между тем я стоял в воде почти по горло. На середину улицы выйти было почти невозможно, потому что меня совсем бы закрыло водою. По счастью моему, разломало ветром забор возле моей хижины. Я взобрался на него, стал на колени, достал рукой до крыши, влез на нее верхом […] Ветром разбило вал, которым был обнесен Кронштадт, вода хлынула по улицам с ужасною силою, многие дома, заборы, крыши совсем унесло. На чердаках был слышен крик и плач женщин…»[173].

В крепости были размыты везде крутости городского вала, смыты брустверы с бастионов, реданов и флешей. На редутах «Михаил» и «Александровский» полностью размыло все конструкции, караульный дом снесло в море. Пороховые погреба и мосты снесены. На «Кроншлоте» из четырех двухъярусных батарей две уничтожены полностью и унесены фланги. «Рисбанк» лишился всей надстройки на сваях полностью, и все орудия утонули. Колоссальные повреждения нанесены стенкам гаваней. Серьезно пострадал и флот. Удержать на месте смогли только 12 судов, а 53 крупных и 40 более мелких кораблей сорвало с мест. Часть из них буря собрала в огромную кучу в углу Военной гавани, а остальные разбросала на мели и молы гаваней.

В то время специальной службы оповещения о надвигающемся шторме и наводнениях на острове не существовало, поэтому застигнутое врасплох население оказалось в крайне тяжелом положении. Погибло несколько часовых, которых не успели снять с постов, и 96 жителей города. Большое количество домов было разрушено или после ухода воды оказалось просто не пригодным для проживания. В городе не сохранилось ни одного неповрежденного здания. Лишь после наводнения 4 ноября 1897 г. усилиями известного ученого М.А. Рыкачева (1840–1919), прочитавшего в Кронштадтском Морском собрании лекцию «О наводнениях и в Петербурге и Кронштадте и о возможности их предсказывать на основании метеорологических наблюдений», служба предсказаний погоды была дополнена дополнительными водомерными постами. При этом Рыкачев отмечал, что «в деле предсказаний наводнений в отдельных случаях неизбежны напрасные тревоги – ведь циклоны иногда резко меняют направления. Однако лучше лишний раз потревожить жителей, чем оставить их без предуведомления о надвигающейся опасности»[174].

Средняя гавань Кронштадта после наводнения 7 ноября 1824 г.

Художник А.П. Боголюбов

После сокрушительного наводнения 1824 г. началось лихорадочное восстановление крепости, города и порта. Наводнение разметало хранившийся в порту лес, и после того как собрали его и весь имевшийся на острове строительный материал, оказалось, что необходимо еще по крайней мере 30 000 бревен. Их решили доставить из Петербурга по зимнему пути, прибегнув к помощи подрядчиков. Булыжный камень собирали из мостовых улиц Кронштадта, предполагая восстановить улицы летом следующего года.

Для скорейшего восстановления разрешили заключать строительные подряды на сумму свыше 10 000 руб., а руководил восстановлением член Экспедиции Кронштадтского порта инженер-полковник Львов. Работали весьма быстро и даже в темное время суток при свете фонарей, факелов и костров. Казенным рабочим платили по 15 коп. в сутки, вольным – по 10, в плохую погоду выдавали вино.

Однако последствия наводнения сказывались еще несколько лет. Так, в начале 1827 г. «ввиду большой смертности среди матросов» назначили комиссию в составе инженер-генерала Оппермана, генерал-адъютанта Сенявина и штаб-доктора Будкова. Комиссия осмотрела все помещения, в которых проживали сухопутные и морские команды Кронштадта, и представила императору акт, в котором было отмечено: «В сухопутном ведомстве люди размещены удовлетворительно, в морских же казармах грязно, сыро и помещены люди тесно. Пища чинов морского ведомства найдена без капусты и всякой зелени, мясо же получалось два раза в неделю, тогда как в остальных частях три