Самое важное экономическое мероприятие Культурной революции – прекращение выплат национальной буржуазии. Система выплат была введена после победы народной власти, с целью не допустить резких выступлений буржуазных элементов против нового строя. Бедная на грамотные по части производства инженерные и управленческие кадры, коммунистическая партия вынуждена была часто ставить во главе предприятия бывшего капиталиста. И такая ситуация продолжала воспроизводиться. В 1955 году лишь 28 % студентов были выходцами из семей рабочих и крестьян. В 1965-м их доля увеличилась до 49 %, что все равно было крайне мало. «Все иностранцы, побывавшие в Китае до Культурной революции, поражались тому, что чаще всего им приходилось иметь дело с представителями администрации непролетарского происхождения. Нередко директором завода бывал ветеран революционных битв, а рядом с ним работал технический директор, принадлежавший к бывшему правящему классу»[77]. Естественно, в своей массе бывшие капиталисты сожалели о потерянных классовых привилегиях и надеялись их вернуть. Культурная революция была направлена, тем не менее, своим острием не против представителей национальной буржуазии, а против правых в партии, которые объективно отражали влияние этого слоя на политические процессы. Так, Лю Шаоци и Дэн Сяопин настаивали на «укреплении народно-демократического строя», а то время как Мао Цзэдун настаивал на необходимости «пролетарской культурной революции». Разница очевидна.

Изменение форм управления производством и переход к полностью государственной собственности в промышленности от смешанной (государственно-частной) дало впечатляющие результаты в промышленном производстве. За период с 1966 по 1976 год, то есть за период Культурной революции, валовой национальный продукт вырос с 306,2 до 543,3 млрд. юаней, или на 77,4 %. Среднегодовые темпы прироста производства промышленной продукции в 1966–1970 годах составляли 11,7 %, что выше, чем в период рыночных «реформ» (около 9 %). Рост в тяжелой промышленности был еще выше, в 1966–1970 годах составляли 14,7 %, в то время как в период первой «реформаторской» пятилетки (1981–1985) – 9,6 %. Следует учитывать, что в период «реформ» Китай интенсивно привлекал иностранный капитал, в то время как в годы Культурной революции развитие осуществлялось за счет внутренних ресурсов. С 1965 по 1975 год добыча угля увеличилась в 2 раза, нефти – в 6,8 раза, газа – в 8 раз, стали – в 1,9 раза, цемента – 2,8 раза, металлорежущих станков – в 4,4 раза, тракторов мощностью более 20 лошадиных сил – в 8,1 раза, а маломощных тракторов – в 52,2 раза, минеральных удобрений – в 3 раза, хлопчатобумажных тканей – на 49,2 %[78]. В сельской местности Китая в 1973 году было 50 000 малых гидроэлектростанций (для сравнения: в 1949 году – 26); снабжение сельских областей электроэнергией увеличилось в 1973 году на 330 % в сравнении с 1965 годом.

В период Культурной революции было построено 1570 крупных и средних промышленных объектов. Китай овладел новейшими технологиями, необходимыми для производства ядерного оружия и космических полетов.

Экономические успехи Культурной революции отмечает и французский экономист Шарль Беттельхейм: «Никакого длительного застоя или регресса в экономике страны не было. Между 1965 г., последним годом перед Культурной революцией, и последними годами, для которых у нас есть оценки, не было никакого застоя. Производство электроэнергии увеличилось с 42 до 108 млрд. кВт-ч (в 1974 г.), производство стали – с 12,5 до 32,8 млн. тонн (в 1974 г.), угля – с 220 до 389 млн. тонн (в 1974 г.), нефти – с 10,8 до 75–80 млн. тонн (в 1975 г.). Говорить о длительном периоде застоя и даже регресса – значит совершенно расходиться с действительностью и просто становиться жертвой клеветы на саму Культурную революцию».

Об изменении системы управления и стимулирования труда в сельском хозяйстве в годы Культурной революции рассказывает шведский журналист Ян Мюрдаль: «Раньше каждой работе приписывалась некоторая стоимость. Столько-то или столько-то трудодней за каждое задание. В 1963–1965 гг. эта система имела тенденцию развиться в сдельщину.

Это привело к тому, что одни работы были индивидуально более выгодны, а другие менее. Управлявшие работой были также в состоянии – распределяя работу – влиять на доходы отдельных членов бригады…

Произошло следующее: работу стала оценивать небольшая группа руководящих кадровых работников, которые также распределяли задания. И это было плохо. Так как в случае перевыполнения производственного плана выплачивались премии, люди соблазнялись занижать плановые цели производства… Это наносило тяжкий ущерб нашей экономике, подрывало ее. Инвестиции делались согласно запланированному производству. Таким образом, некоторые могли присваивать деньги, которые на самом деле должны были пойти на совершенно необходимые инвестиции.

Это было несправедливо. Хотя каждый трудился, некоторые получили более высокие доходы, а некоторые – все меньшие. Каждый работал на себя…

Базой введенной теперь новой системы распределения доходов было то, что все члены, трудящиеся или нет, должны получать основное обеспечение в виде зерна. Доход от труда был дополнением к этому основному обеспечению.

После дискуссий, однако, все формы сдельной работы были отменены. Поэтому не велось никакого учета, ни кем какая работа была выполнена, ни индивидуальной производительности. Отмечалось только ежедневное посещение работ. Это означало, что какую работу ни выбирай, на доходы это не влияет. Вскапываешь или жнешь, доставляешь удобрения из города или работаешь на фабрике по производству лапши, трудовой день имеет одну и ту же стоимость.

Кроме того, стало возможным покончить с большей частью бухгалтерской работы – таким образом высвободив больше труда для производства.

Но, конечно, люди работают по-разному. И отношение к труду различается. Трудовой день одного человека – не такой, как у другого. Это следовало учесть.

Поэтому личная трудоспособность каждого оценивалась на ежегодном собрании. Эта оценка учитывала не только физическую силу, но также и другие факторы: опыт, бережливость в обращении с коллективной собственностью, политическая сознательность. Оценка не определялась никаким комитетом или группой специалистов. На ежегодном собрании каждый человек вставал и говорил, чего, по его мнению, стоил его трудовой день: 7 трудовых единиц, 9 трудовых единиц. После чего собрание обсуждало точность этой оценки и затем решала, сколько действительно должен стоить трудовой день этого работника…

Но чтобы осуществить эту систему распределения доходов на практике, жизненно необходимо, чтобы работники сознавали, что работают на общее благо. Только если они ставят политику на первое место, труд может вознаграждаться таким образом.

В Лю Лин преобладало мнение, что эта система показала себя работоспособной. Утверждение Лю Шаоци, что каждый человек должен работать на себя, было попросту неправдой. Люди не становились “более ленивыми” только потому, что никто не измерял, сколько они сделали, час за часом. Никто не избегал тяжелой строительной работы только потому, что мог “зарабатывать так же много”, толкая тележку с удобрением. Была доказана ошибка тех, кто предупреждал о “врожденных лени и эгоизме” народа»[79].