Насколько нервозной была обстановка, хорошо говорит такой эпизод. В день, когда арестовали Павлова и других командиров, Старинов долго не мог никому доложить о ходе работ по устройству заграждений. Наконец пробился к новому начальнику штаба фронта генерал-летенанту Маландину. Но тому хватало других дел, и он направил его к одному из штабных командиров.

Этот командир беседовал с каким-то майором.

— Разрешите? — осведомился Старинов. Командир поднял голову, и лицо его побелело, щека задергалась в нервном тике. Майор вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

В недоумении потоптавшись на месте, Старинов сделал шаг вперед, чтобы изложить суть дела. И тогда тот, к кому он явился с докладом, залепетал вдруг какие-то жалкие оправдания:

— Я был в войсках и делал все… Я ни в чем не виноват…

Он смотрел мимо Ильи Григорьевича. Последний невольно оглянулся, и все понял. За его спиной стояли два командира-пограничника. Памятуя неприятное происшествие на мосту под Вязьмой, Старинов давно уже никуда не ездил без пограничников, помогавших налаживать взаимодействие с охраной объектов. По привычке он взял их и теперь. Они-то и вызвали смятение. При появлении людей в зеленых фуражках потерял самообладание волевой опытный командир, обычно не терявшийся в самой сложной боевой обстановке.

* * *

Уже несколько дней находился Старинов со своими подчиненными на Западном фронте. Положение у него оказалось не из легких. Отсутствовала радиосвязь с отрядами. Пользоваться проводной связью фронта удавалось редко. Во-первых, отряды не всегда располагались вблизи войсковых телефонных коммутаторов и телеграфных узлов, во-вторых, даже телефон и телеграф не всегда в ту пору оказывались надежными средствами связи. Вдобавок в группе не было никакого штаба. Со Стариновым оставался только лейтенант Семенихин, исполнявший обязанности и офицера связи, и помощника по материально-техническому обеспечению, и адъютанта, и старшего писаря.

Хорошо было лишь то, что по пути на фронт группа Старинова увеличила свой автопарк. Лишь благодаря этому приданные группе батальоны успевали выполнять задания на трехсоткилометровом пространстве и даже более или менее своевременно информировать Илью Григорьевича о проделанной работе.

Разрушение массивных железобетонных мостов с затратой большого количества взрывчатых веществ не всегда давало ожидаемый результат. Время было сухое, и маленькие мелководные речки не представляли серьезных препятствий для неприятеля.

В первые дни пребывания на фронте трудно было понять, куда удалось продвинуться противнику, где наши части ведут с ним бои. В этих условиях очень находчиво работали полковник Овчинников и майор Афанасьев.

В нескольких километрах западнее Березины Афанасьев вместе с ротой саперов наткнулся на танки противника. Стали отходить к Березине, взрывая мосты и минируя объезды. Но у самой Березины на шоссе Минск— Лепель опять встретились с вражескими танками. Те открыли огонь по восточному берегу и перебили электросеть, от которой тянулись провода к зарядам, уложенным под мостом.

Афанасьев призвал добровольца, который бы под огнем противника бросился под мост и воспламенил зажигательную трубку дублирующей системы взрывания. Доброволец нашелся сразу. Он чисто сделал свое дело и невредимым возвратился в окоп.

А как только на мосту появился один из танков противника, грянул взрыв. Танк вместе с пролетом моста свалился в реку.

В Лепеле советских частей уже не было. В город вот-вот должны были вступить вражеские войска. На этот раз Афанасьев подорвал мосты, не дожидаясь противника.

На заблаговременно минированных объектах в зависимости от их значения и опасности захвата противником и Афанасьев и Овчинников всегда оставляли своих людей (от двух человек до отделения). Невдалеке, в укрытии, их ожидала автомашина. На ней после взрыва минеры легко догоняли свою роту или, выполняя отданный ранее приказ, перебирались на другой объект.

Взрывать мосты непосредственно перед противником поручалось, как правило, добровольцам. Но в них недостатка не было.

На правом фланге весьма успешно действовал М. С. Овчинников. Похудевший и еще более ссутулившийся полковник при каждой встрече с Ильей Григорьевичем обязательно жаловался на недостаток взрывчатых веществ и мин. Но он не сидел сложа руки и, где можно, доставал их сам.

Они с Афанасьевым как бы дополняли друг друга. У Овчинникова был большой опыт и своеобразная интуиция. Он точно чуял, где можно найти взрывчатку, умел организовать взаимодействие с общевойсковыми командирами. А майор Афанасьев отличался поистине неиссякаемой энергией.

Вскоре Старинова вызвали в штаб фронта. Ехал он в самом хорошем настроении. К тому были все основания, так как работа как будто наладилась. Однако уже по тону дежурного понял — опять какая-то неприятность.

Направили Илью Григорьевича прямо к исполняющему обязанности командующего фронтом генерал-лейтенанту А. И. Еременко.

— Когда вы будете наконец выполнять мой приказ и перестанете оставлять немцам целые мосты? — обрушился на него Еременко. — Кто должен был взорвать мост на автостраде у Толочина? Почему его оставили противнику? Где вы пропадаете?

— Товарищ генерал, мост разрушен на моих глазах! — спокойно ответил Старинов, дождавшись паузы.

— Каким же образом после вашего взрыва к востоку от Толочина появились немецкие танки?

Никакими доводами Илья Григорьевич не сумел убедить генерала, что мост был разрушен начисто. И вдруг раздался телефонный звонок. Звонил командующий авиацией. По мере его доклада лицо А. И. Еременко все больше прояснялось. Улыбнувшись, он знаком предложил Илье Григорьевичу сесть.

— Да, бывают ошибки, — развел он руками. — Мост, оказывается, действительно разрушен, но вместо него немцы построили два понтона. Они малы и плохи, возле них скапливаются машины, вот наша авиация их и накрыла!

Месяца через два Старинов снова оказался у генерала Еременко. Последний уже командовал Брянским фронтом. Принимал он его по делам, связанным с подготовкой партизан и их вооружением. На этот раз встреча была более приятной. Андрей Иванович сделал все возможное, чтобы помочь Илье Григорьевичу. Даже предложил посмотреть вместе с ним, как будут испытывать бутылки с зажигательной смесью.

Уже в самые первые дни войны Старинову с горечью пришлось убедиться, что состоящие на вооружении армии противотанковые мины имеют недостаточный заряд и при отсутствии противотанковой артиллерии не могут надолго остановить продвижение вражеских танков. Взрываясь под гусеницами фашистских машин, мины перебивали всего-навсего два-три трака. Такие повреждения танкисты, если им не мешал артиллерийский огонь, исправляли очень быстро. Постояв с полчаса, танк снова шел в бой.

Стремясь усилить действие мин, саперы оперативно-инженерной группы иногда сдваивали их, а чаще усиливали за счет дополнительного заряда тола. Но и в этом случае мина сильно повреждала только ходовую часть вражеской машины. Даже усиленные мины не могли вывести танк из строя полностью и уничтожить его экипаж.