– Мы конечно… Мы обязаны были! – Он чувствовал, что мать счастлива от его слов. – Но я и Ростика также любила!.. А вот Павел Илларионович… для него действительно вся жизнь была – только ты! Но он был старый. У него не было накала для такой любви, которая нужна сыну.

– Он не был старый! – закричал Павел Павлович. – Для меня он не был старый! Он ушел из жизни, когда мне было почти тридцать лет! Он всё выстоял! Всё! И я знаю – только ради меня!

– И ради меня тоже… – почти извиняюще проговорила Анна Георгиевна. – Он сильно меня любил! Всё… всё прощал и простил!

– А ты его… нет? – с какой-то судейской строгостью произнес Кавголов.

– Я любила Николая Климентьевича, отца Ростика… И даже сейчас побежала бы к нему, а не к тебе!..

П.П. долго смотрел на мать.

– Ты была женщиной… и осталась женщиной!

– Нет! Теперь я только воспоминание о себе… Но окончательно человек никогда не умирает!

– А отец? Он любил меня и Ростика одинаково?.. И не делал разницы между нами?

– Он всё взял на себя! Усыновить «сына врага народа» – этого было достаточно, чтобы сразу уйти туда, в застенок.

– И он что, не колебался? – усмехнулся Кавголов.

– Подумал до вечера. А вечером за ужином сказал мне: «У тебя, Аня, все документы готовы?» – «Все!» – «Значит, завтра перед работой зайдем в паспортный стол. И все оформим. Усыновление. Всё, что полагается!»

– А Ростик… кажется, так никогда и не оценил по-настоящему, что отец для него сделал? – зло, в сердцах спросил Кавголов.

Мать посмотрела на него, не узнавая.

– Что ты говоришь, Пашенька? Ты ли это?

П.П. долго молчал – он понимал, что у них остаются минуты.

– Ростик сказал, что единственная Дашенькина фотография у тебя…

– Я обещал…

– Ты знал, что я приду? П.П. не отвечал.

– Значит, знал! – Мать начала с трудом подниматься из кресла.

– Сейчас! Сейчас…

Кавголов подбежал к тяжелому пюпитру, за которым обычно писал. В углу его была прикреплена обычная цветная фотография Дашеньки.

Тогда ей было только годочка два – без нескольких дней. Опухоль мозга, паралич, полное непонимание генетической болезни американскими, швейцарскими и русскими врачами – все это было еще впереди!

Сейчас ей уже около восьми. Две операции позади. Китайское, европейское, тайское лечение – все позади. Она не говорит. Непонятно, понимает ли слова, обращенные к ней. Только чуть-чуть двигает пальцами левой руки…

– Что говорят врачи? – услышал П.П. голос матери. Она стояла за его спиной.

– Ничего определенного… Ничего!

Мать отодвинула сына от пюпитра и буквально впилась глазами в фотографию.

– Она похожа на мою маму, Марию Андреевну. На твою бабку. Ты-то ее никогда не видел. – И тише добавила: – Девочка из наших! Из наших… И болезни, проклятия – тоже наши… – Она медленно повернула лицо к сыну. – Теперь я, кажется, понимаю, почему мне разрешили вернуться. Не к вам – к ней! П.П. сделал невольный шаг назад.

– Ты заберешь ее?

Анна Георгиевна покачала головой:

– Кто с тобой живет?

– Я же сказал – никого!

– Но я слышу, как двое поднимаются по лестнице… в твою квартиру!

Кавголов хлопнул ладонью по лбу:

– Господи, как же я забыл! Это Анечка!

– Какая еще Анечка? – напряглась мать.

– Внучка твоя. Нет, правнучка. Дочь Антона – моего сына. Ты не застала ее там. У них сейчас большой ремонт, поэтому Анечка пока живет у меня. Это наименее трудный для меня вариант.

– А кто второй? Молодой человек лет сорока… П.П. только пожал плечами.

Входная дверь начала осторожно открываться, и Анна Георгиевна увидела чью-то очень знакомую мужскую фигуру.

– Дедуля! Ты еще не спишь? Это мы с Иваном Васильевичем…

Анечка показалась на пороге кабинета и только тут увидела пожилую, но царственной осанки даму.

– Аня, – сделала чуть кокетливый книксен девушка.

– А я мать этого… оболтуса! – мягким, оценивающим, бесстрастным голосом произнесла Анна Георгиевна.

Девушка отпрянула, невольно схватилась за плечо Ивана…

– Успокойся! – сказал П.П. Он все-таки был в своем доме. – Такой ты будешь через…

– Энное количество лет! – прищурившись, произнесла прабабушка, заинтересованная теперь правнучкиным спутником. – Молодой человек, а мы сегодня с вами не встречались?

– Макаров-Романов Иван Васильевич! – Он по-гвардейски щелкнул каблуками.

Анна Георгиевна облегченно и радостно рассмеялась.

– Так это же Иванушка! Машин, Марии Ивановны Романовой, Ванечка! То-то мне всё твердили… там про какого-то Ивана! Да я его еще по попе хлопала, прежде чем в купель церковную опустить!

Иван Васильевич покраснел. Анечка невольно улыбнулась! Ну чем не красавица-прапрабабка!..

Удивительная черта у этих новых детей – ничему не удивляться. Всех и всё знать. И везде чувствовать себя как дома. Правда, у деда Анечка всегда чувствовала себя как дома, хотя бы потому, что еще полтора года назад «старый книжный червь и любимый дед» отписал ей в завещании квартиру, машину, дачу…

– Что ты вцепился в фотографию Дашеньки? – почти как окрик прозвучал старушечий голос. – Ваня, ты это должен видеть! Всё!

Только теперь старуха в утреннем свете рассмотрела его, Ивана, лазорево-голубые… слепые, блаженные глаза! Да, он видел! Но не глазами! Он слышал, но это было как отдаленное пение, переходящее в рокот моря… Он чувствовал, однако, не кожу ребенка, а то, что глубже, беззащитнее, но мощнее в безостановочном движении!

Казалось, Иван первый раз соприкоснулся с онтосом всех живых. С тем, что не исчезает и не рождается. А только накапливается и взрывается, опадает и набегает, формирует и сохраняет – все добавляя и добавляя!

Это было то, о чем когда-то грезил полубезумный капитан Братищев!

То, что он сам познавал в своих самых рискованных операциях. О чем кричал по ночам. И снова, и снова задавал себе вопрос: «Где двигатель? Где первопричина этого вселенского, безмерного и неутекающего движения? Движения начала начал?»

«Какие у него глаза! – думала Анна Георгиевна. – Он не мог их получить от Машеньки Романовой! От ее Ляльки, от дурака-генерала».

И вдруг она поняла – у него были глаза Николая Чудотворца! Именно их на мгновение увидела она, когда отправлялась в этот неведомый путь…

Рано утром, в четырнадцать минут пятого, Дашенька проснулась от странного проникновения в ее мозг… От настойчивого, требующего ответа вопроса! Где-то рядом прозвучал женский голос: «Она так похожа на мою маму – на Марию Андреевну».