Кстати, знакомый Илье благородный Орднидт находится сейчас при императорском дворе и в ближайшее время там и останется…

Надо же! Какая осведомленность!

Однако Илья чеха разочаровал. Нет, он намерен отбыть в Киев. Возможно, его воинские навыки потребуются на родине. Говорят, в последнее время печенеги совсем обнаглели. Да и повоевать с язычниками истинному рыцарю – самое то.

Это верно, охотно согласился Горацек. Вот как раз к такой войне Болеслав тоже готовится. С язычниками-полабами. И дело это, надо думать, затянется. Так что если…

Илья намек понял и выразил готовность подмогнуть. Но попозже. Когда в родных землях в нем острой надобности не будет.

Кстати, об остром. Горацек обратил внимание Маттаха на то, что не следует понимать слова князя Болеслава буквально. Языку хузарина ничего не грозит даже в том случае, если…

– Никаких «если»! – возмутился Маттах. Уж не думает ли чех, что он за свои слова не отвечает?!

Горацек заверил: нет, ни в коем случае. Он о боевых качествах Маттаха и его соплеменников самого высокого мнения. И охотно принял бы на службу и самого Маттаха, и любое количество его родичей. Разумеется, в случае их готовности принять христианство. Ему-то, Горацеку, всё равно, но вот его государь в этих вопросах строг.

Маттах вновь вспылил. Отказаться от веры? Да как ему смеют предлагать такое!

Пришлось Горацеку снова извиняться.

Илья же насторожился. Уж очень не свойственна хитрому и властному чеху этакая готовность признавать свою неправоту. Что-то ему надо от Ильи и его друзей. Вопрос – что?

Окрестности Гнезно. Охота и политика

Всё оказалось и проще, и сложнее.

– Болеслав попросил меня присматривать за тобой, – пояснил Горацек, когда они на некоторое время остались наедине.

– Присматривать или присмотреться? – уточнил Илья.

– Присматривать. Болеслав полагает, что Бог связал тебя с ним. Что ты рожден для чего-то важного. Он думает, что посвятил тебя в рыцари по воле Господа.

– Но ты так не думаешь, – Илья уловил в голосе чеха сомнение.

– Что думаю я, не важно, – уклонился от ответа Горацек. – Важно, что думает мой князь. И если он полагает, что он избран Господом, то не мне в этом сомневаться.

– А какие могут быть сомнения? – хмыкнул Илья. – Он князь. Он удачлив. Конечно, он – избранный.

Горацек поморщился:

– Ты говоришь как язычник. При чем тут удача? Избранник Божий вверяет свою жизнь Богу. И живет по воле Его. И высший дар избраннику – умереть во славу Господню. Болеслав будет нести Христову веру, сражаться за нее, не считаясь ни с золотом, ни с людскими жизнями, включая и свою собственную. Но он – человек. А человеку свойственно сомневаться. Не в Господе, в себе. И искать знаки, подтверждающие, что его деяния – исполнение божественной воли, а не человеческой жажды силы и власти. И ты для него – такой знак. И стоит мне только подумать, что это действительно возможно, как ты открываешь рот, и оказывается, что язычник в тебе намного сильнее христианина.

– И что это значит? – надменно спросил Илья. – Пойдешь против воли своего хозяина?

Он обиделся на «язычника».

– Не пойду, – Горацек слегка улыбнулся, показывая, что ничуть не оскорбился, когда Илья обозвал его холопом. – Потому что верю в величие Болеслава. И в его мудрость. И раз он сказал, что за тобой стоит присмотреть, я присмотрю. Это нетрудно. Присматривать за твоим князем намного сложнее. Но придется.

– Я думаю, они поладили, – проворчал Илья. – Ты так не считаешь?

– Я считаю, что твой князь тоже полагает себя избранным. Но думает он об этом по-ромейски, а не на божественной латыни. А ты, наверное, слыхал, что нет лада между Константинополем и Ватиканом. И обе стороны думают, что Бог – на его стороне.

– Не они одни так думают. Всякий вправе думать, как ему нравится, – Илья выделил интонацией слово «думать».

– Думать – пожалуй, – Горацек с интересом глянул на княжича. – А вот действовать так – большое заблуждение. У Господа нашего сторон не бывает. Тебе стоит об этом подумать, княжич Илья, когда станешь выбирать сторону.

– У меня она уже есть, – напомнил Илья.

И тут их занимательную беседу прервал рог. Далеко, еле слышно. Ему тут же откликнулся другой, поближе.

Горацек поднялся:

– Зубра тебе нашли, – сказал он Маттаху.

И пошел к княжьему костру.

– Ты ему веришь? – спросил Рулав.

Илья задумался. Вообще-то он привык доверять старшим. Особенно тем, кто хорошо отзывается о его родне. Всё, что говорил ему Горацек, звучало убедительно. Иной раз даже мудро. Однако…

– Пожалуй, нет.

Как говорил батя, страшна не голая ложь, а умело приправленная ею правда. И привкус этой приправы Илья явственно ощущал в речах Болеславова ближника. Этот тощий чех не из тех, кто откровенничает без нужды. И тут еще это нападение по пути из Гнезно. Да, заказал его вроде не Горацек, а некий неизвестный наниматель… Но кто-то же ему подсказал, когда и куда отправится Илья с товарищами.

– Думаю, стоит держаться от него подальше, – заключил Рулав, натягивая подсохший у огня носок[6]. – Говорит он складно, заслушаешься. Прямо русалочья песня. Так и тянет в омут нырнуть.

– Нет никаких русалок! – вмешался Маттах. – Я проверял. Это смерды ваши выдумали, чтоб блудить тайком!

– Еще как есть! – не согласился варяг.

– Ты сам, что ли, видел?

– Сам – нет, но…

– Вот я и говорю – брехня! Я, когда в отроках ходил, знаешь, сколько их высмотреть пытался! И ничего. Рыба одна.

– Так, может, они рыбой и оборачиваются, чтоб ты не догадался? А схватишь…

– Я эту рыбу не только хватал! Я ее бил и ел потом! – запальчиво заявил хузарин. – Обычная рыба! Где сом, где щука, только здоровые.

– О как! – Рулав почуял возможность пошутить. – Ты, Маттах, выходит, обернувшихся русалок жрал? Ну ты молодец! Слышь, Илья, они его залюбить хотели, а он их цап – и на костер!

Но хузарина не так-то просто было поддеть:

– Ты, Стемидыч, когда блуд потешить захочешь, мне скажи! – ухмыльнулся Маттах. – Я тебе та-акую щуку приволоку! Нет? Да ты, никак, сома предпочитаешь? Экий ты затейник! Хвать его за усы, да?

Рулав понял, что о русалках больше шутить не стоит – фантазия у Маттаха богатая, – и поспешно перевел разговор:

– Так что с чехом, Илья? Что думаешь?