Она издала легкий смешок:

–Все будет нормально! Спасибо, Олег. Звоните мне, ладно?

…Он принял душ и завернулся в свой новый халат. У него было чувство, что он вернулся домой. Он уселся в гостиной перед телевизором, передавали «наживо» политическое ток-шоу. К подобным передачам Монах относился как к «Клубу веселых и находчивых», только «Клуб» был намного веселее и находчивее, там не врали, там не было брызганья слюной и злобы, а была теплая и дружеская атмосфера капустника.

Пришла Кира, примостилась в кресле. Оба молчали, смотрели на экран. И Монах подумал, что соскучился по семье и уюту, чистой постели и горячей воде. Что же он за скотина такая, что нигде себе места не согреет? И прекрасно знает – получи он этот самый уют и самую прекрасную женщину на свете в придачу или, наоборот – самую прекрасную женщину, уют и горячую воду, – все равно сбежит. Было уже! Может, хватит? И возраст дает себя знать, и сердчишко пошаливает, и спину стало прихватывать на погоду… Может, ну ее на фиг, эту романтику странствий, везде был, все видел… угомонись! И «Зеленый лист» без него загнется, не потянет Жорик в одиночку народное предприятие…

Такие мысли крутились в голове Монаха, сидевшего на мягком кожаном диване, завернутого в большой, как парашют, махровый халат и бросавшего на Киру взгляды украдкой. А Кира в это время думала, что самое трудное и страшное в жизни – сделать выбор, и она этот выбор сделала. А дальше – пусть другие. Она доиграет роль и уйдет со сцены под свистки зрителей. Она поежилась, представив себе бесконечные допросы, очные ставки, полоскание ее грязного белья и сплетни… ничего уже не исправить и не вернуть, и нужно это принять. «Все-про-хо-дит», – повторяла она снова и снова, утешая себя. Рано или поздно все позабудется и раны затянутся… хорошо бы уехать на год… на два… на три… навсегда.

Они снова встретились у Митрича, и тот, не спрашивая, проявив заботу, самостоятельно принес им бутерброды и пиво.

–Ты, конечно, в курсе, Христофорыч, – начал журналист, – в городе новое убийство!

–В курсе. Кстати, пока не забыл! Леша, где и с кем ты был двадцать девятого октября? С десяти вечера до двенадцати?

–А что? – вытаращил глаза Добродеев. – Это когда убили Ирину?

–Именно. Алиби у тебя есть?

–Есть, господин прокурор! – отдал честь журналист. – Был на банкете по случаю юбилея мэра, в компании, пили всю ночь.

–Кто еще был в компании?

–Графоман Громов, насколько я помню, еще несколько… лиц, ты их не знаешь. Что, встретился с Леней? Спросил про алиби? Ну и как он тебе?

–Спросил. Он сослался на тебя. Так что вы оба под большим вопросом. Интересный типаж… тебе не приходило в голову, что у всех маленьких мужчин комплекс Наполеона?

–Приходило. Леня – бабник и мачо, все альковные сцены в его романах, как утверждает молва, почерпнуты исключительно из личного опыта. Готов поверить, что он сам эти сплетни и распускает. А плохие парни, шантажисты, убийцы, растлители малолетних и подлецы – личные враги, соперники, те, кто наступил на больную мозоль, неудачно выразился или неудачно пошутил. Его знакомые, особенно дамы, боятся книжку открыть, а вдруг отобразил? Он и тебя отобразит, можешь не сомневаться. Ему нравится эпатировать публику, покрывая себя этаким душком демонизма и всезнайки. Вернее, пардон, аурой.

–Завидуешь?

–Ну как тебе… есть, наверное. Я ведь тоже мог бы, голова работает, житейский опыт, то, се…

–А чего не хватает?

–Задницы не хватает, Христофорыч! Девяноста девяти процентов задницы. Но я не теряю надежды, может, ногу сломаю или еще что-нибудь, буду сидеть дома, тогда и займусь.

–Понятно. Что по убийству?

–Кое-что. – Добродеев порылся в папке. – Вот! Цветочный магазин «Горная лаванда».

Монах взял фотографию, напоминающую иллюстрацию из гламурного журнала: море цветов в высоких прямоугольных стеклянных вазах, окно до пола с частым переплетом рамы – видна улица с прохожими, троллейбус, машины; в центре зала – сложенный из дикого камня бассейн с белыми лотосами и керамической цаплей. На узкий мраморный прилавок брошен беспорядочный ворох белых цветов. На них лицом вниз лежит девушка с платиновыми короткими волосами; на голове надета белая кружевная шляпка с искусственными цветами и короткой вуалью; на шее отчетливо видны темные пятна. Три красных тюльпана…

–Откуда? – спросил Монах, рассматривая фотографию.

–Пообещал их фотографу напечатать у нас статью, он с какого-то перепугу решил, что ему есть что сказать народу. Воспоминания босоногого детства… Знаешь, Христофорыч, есть определенный психотип людей, которые все время хотят рассказать о своем детстве и показать альбом, где их жизненный путь начинается с голенького младенца, лежащего на животе. Или написать. Причем почему-то всегда одни мужики.

–Женщины живут минутой, Леша, они жадны и любопытны, им не до воспоминаний. А мужикам нужна глобальность, признание толпы, доказательства состоятельности. Другими словами, женщины – тактики, а мужики – стратеги. Причем дураки – в том числе. Ты ее знал?

Добродеев пожал плечами:

–Может, видел когда-нибудь. Я там несколько раз покупал цветы.

–Что уже известно?

–В семь пятнадцать в магазин привезли цветы из зеленхоза. Продавщица, ее зовут… звали Славомира Ткаченко, приняла товар, расписалась на накладных и стала расставлять в вазы. Там работают две девушки, по очереди, с десяти утра до десяти вечера. Та, что в утреннюю смену, приходит пораньше, чтобы принять цветы и рассортировать. Ее задушили около восьми, задолго до открытия. Убийца, уходя из магазина, оставил дверь открытой, и в десять пятнадцать появилась первая покупательница – пожилая дама. Она вошла, обратилась к продавщице, стала протирать запотевшие очки и не сразу заметила… Девушка сидела, а на прилавке перед ней была набросана в беспорядке груда белых цветов, роз и лилий, и среди них несколько розовых тюльпанов. Покупательница показала, что продавщица ей не ответила, а продолжала сидеть неподвижно; она также обратила внимание, что за вырез ее платья были засунуты три розовых тюльпана. Как оказалось, их стебли были продеты в золотое обручальное кольцо. А потом девушка вдруг упала лицом в цветы. После чего женщине стало плохо, и она опустилась на пол у прилавка, а ее песик – она была с маленьким песиком – стал выть.

–Как ее..?

–Руками. Шляпка с вуалью не ее, она старая и пожелтевшая…

–Как и туфли в квартире первой жертвы, – заметил Монах. – Тогда убийца принес старые туфли, теперь – старую шляпку и кольцо… скорее всего, тоже не новое. Похоже, почерк. Он убивает молодых женщин… гм… известного толка и оставляет на месте преступления старые вещи… возможно, из семейного сундука.

–Известного толка? Что значит – известного толка? – удивился журналист.

–Девушки по вызову, Леша. Все они девушки по вызову. А в семейном сундуке – вещи покойной матери, чистой и порядочной женщины. Он пытается исправить этих потаскушек, отпустить им грехи. Помянуть матушку добрым делом… Я не говорил тебе раньше, не мог, был связан словом. Тут у нас в городе уже шесть лет работает… какое-то слово неподходящее! Функционирует! Даже не знаю, как лучше… Короче, клуб девушек по вызову – «Черный фарфор»…