– Не производит. Но если у Сокольникова был подельник, то почему вы думаете, что именно Щетинин? Может, кто-то другой.

– Может, – легко согласилась Настя. – Но тогда откуда взялся отказ давать объяснения в присутствии именно Щетинина? Вы сказали вчера одну очень правильную вещь: мотивом может быть данное кому-то обещание. Сокольников обещал Щетинину молчать. Он, конечно, не герой, вполне мог проявить слабость и, может быть, наедине со следователем ответил бы на все вопросы, но сделать это, глядя в глаза тому, кого предаешь, – окаянства не хватило. А вот адвокату Сокольников как раз мог во всем признаться и получить четкие инструкции. Тут ведь какие варианты? Первый: я убил, и я был один. Второй: я убил, но нас было двое, а это уже «по предварительному сговору группой лиц», то есть состав более тяжкий. И третий: я не убивал. А вдруг повезет и удастся выскользнуть? Шансов, конечно, мало, но в любом случае идти в суд одному лучше, чем в составе группы. Адвокат это очень хорошо понимал и подзащитному своему разъяснил: как бы дело ни повернулось, соучастников у тебя быть не должно, при группе ответственность не делят на всех, а наоборот, умножают. Внезапно возникший конфликт – совсем не то же самое, что заранее сформировавшийся умысел, сговор и последовавшая за ним подготовка к совершению преступления.

– Что-то я вашу логику не улавливаю, – в голосе Петра зазвучало сомнение. – Зачем надо признаваться следователю, если иметь соучастника в любом случае хуже? В чем признаваться-то?

– Это я так, фантазирую, – Настя улыбнулась девочке-подростку, проходившей мимо них с кокер-спаниелем на поводке. Собака кинулась к Петру, ткнулась носом в брючину, учуяв оставшийся на его руках запах кулинарных котлет, попыталась лизнуть пальцы, девочка резко дернула поводок и испуганно посмотрела на молодого человека: не испугался ли? Не начнет ли сейчас громко браниться? – Например, убийство Даниловых мог совершить кто-то другой, тот же Щетинин, возможно, вместе с кем-то еще, а Сокольникова каким-то манером уговорили взять преступление на себя. И следователю он вполне мог бы в этом признаться. Если бы он назвал имена настоящих преступников и убедительно описал обстоятельства, при которых его сподвигли на самооговор, то все могло повернуться совсем иначе. Но он ведь почему-то этого не сделал.

– Или сделал, – горячо заговорил Петр. – Но этим показаниям не дали хода, потому что Щетинин работал на контору, стучал на своих друзей по отряду, то есть внес определенный вклад в дело разгрома движения. Значит, его труд оценили и в ситуации с убийством Даниловых помогали выскочить, оказывали давление на следствие и суд. Типа «пусть лучше сядет невиновный, но своего человека мы не отдадим». Могло же так быть? Смотрите, как все сходится!

– Могло быть всё, что угодно. Жизнь такая, – философски заметила Настя. – Мы и сейчас-то живем в стране чудес, а уж в девяностые… Ни одна писательская фантазия не породит того, что могло быть и реально бывало в те годы на самом деле.

Посмотрела на часы и поднялась.

– Пора, Петя. Поехали к Игорю, попробуем разобраться с розами.

* * *

– Ну ни фига ж себе! – восхищенно присвистнул Петр, оглядывая увешанные постерами стены прихожей и коридора в квартире Игоря Дорошина. – Они же все с автографами, Анастасия Павловна, вы видите? Он что, с ними со всеми знаком?

Настя понизила голос до таинственного шепота:

– Скажу вам больше, Петя: Игорь не просто с ними знаком, он на них деньги зарабатывает. Большие, между прочим.

– Крышует, что ли?

– Песни им сочиняет.

– Да ладно! – не поверил Петр. – А чего вы раньше молчали, не предупредили?

– Времени не было, мы же с вами всю дорогу только о деле говорили. Сокольников – Щетинин, Щетинин – Сокольников…

– Вы где там застряли? – послышался из комнаты голос Игоря. – Проходите сюда, сейчас я позвоню Илоне, предупрежу, что мы поднимаемся к ней. Она двумя этажами выше живет.

Настя огляделась, ища глазами зеленоглазого Айсора и пару молодоженов-сибиряков.

– А где ваши зверята?

– Я их закрыл от греха подальше, Айсор научил молодых искусству вредить всем незнакомцам, могут и на ботинок гостю напрудить. Всю жизнь мне попадаются кошки, не переносящие чужаков. Я сперва думал, что это планида у меня такая, а потом понял, что они передают опасливость и осторожность от старых к молодым, вроде как опытом делятся. Кто-то из самых первых был сильно напуган, наверное, с ним какой-то чужак плохо обошелся, вот и пошло.

Насте при первом знакомстве очень понравилась Нина, и она надеялась сегодня снова с ней встретиться, но оказалось, что подруга Игоря после циркового представления повезла детей на дачу к их маме, бывшей жене Дорошина.

– Высокие у вас отношения, – хмыкнула Настя, – прямо как в «Покровских воротах».

– Не высокие, а деловые. У новой Юлькиной свекрови китайские хохлатые, целых три души, собирается бридингом заняться, надеется разбогатеть на этом. Ну и дергает Нину по каждому поводу, хочет, чтобы собачки были здоровенькими и активно размножались.

Выходит, бывшая жена Игоря успела выйти замуж во второй раз. А Нина ни словом не обмолвилась об этом. Видно, и в самом деле жестко соблюдает принцип: с посторонними о личном, даже о чужом личном, не разговаривать, если не спрашивают в лоб.

Дверь квартиры Илоны Арнольдовны Игорь открыл своим ключом.

– Я у бабушки доверенный сосед, – пояснил он. – У меня есть ключи на всякий случай, а то мало ли что в таком-то возрасте. Упадет, до телефона не дотянется, дверь открыть не сможет. У нас с ней договоренность: каждый день я звоню в определенное время, и если она не отвечает – бегу проверять, не случилось ли чего. Заходите, Илона в комнате сидит, небось работает.

– У нее что, родных нет?

– Почему нет? Полно. Дочь, зять, внучка с мужем, внучкины дети, еще куча каких-то родственников. Все в Москве. Но бабушка у нас упрямая до невозможности, ни с кем жить не хочет, предпочитает одиночество и независимость. В гости приходить – пожалуйста, она всегда рада, но вместе жить – ни за что. Такой характер. Ей и сиделку предлагали, и просто помощницу – ни в какую.

Хозяйка квартиры, худощавая невысокая седовласая дама в очках, действительно сидела за большим письменным столом, обложенная книгами и бумагами. При появлении гостей Илона Арнольдовна с трудом встала и потянулась за прислоненными к книжному шкафу ходунками. Теперь стало заметно, насколько она сгорблена. Настя с сочувствием подумала, что когда такие проблемы с позвоночником, то и при здоровых-то ногах сложно удерживать равновесие, а уж при больных…

Они принесли с собой торт, который выбирали в магазине по подсказке Игоря, знавшего вкусы своей соседки. Чай пили за овальным столом, гости – на стульях, как положено, Илона Арнольдовна восседала в кресле с высокой спинкой и подставкой для ног.

– Когда я была маленькой, у нас была соседка, старая полька, которая все время жаловалась, что не может купить себе удобное кресло, – рассказывала Илона. – Мой папа ей говорил: «Пани Кароля, очень вы капризная, удобное кресло – это барство, а у нас страна рабочих и крестьян. Мы всей семьей на табуретках сидим – и ничего, а вам кресло подавай, да еще удобное. Постыдились бы!» А она ему отвечала: «Вот доживешь до моих лет, тогда и узнаешь, каково это, когда все тело болит и ни на одном стуле сидеть не можешь». Папа смеялся над ней, и я тоже не понимала, какая разница, на чем сидеть, как сидеть? Да хоть на корточках или на полу! Я тогда совсем девчонкой была, что я могла понимать? А дожила до старости и болезней – и ой как хорошо поняла пани Каролю.