Ладно, еще графом Провансом Туанетта могла бы нездорово увлечься, но Карлом д’Артуа, бывшим младше ее почти на два года, тринадцатилетним юнцом, – вряд ли. Во всяком случае, в первые дни ее пребывания во Франции. А уж потом обстоятельства складывались так, что могла бы, да. И виноват тут был вовсе не распутный нрав принцессы (довольно-таки затруднительно вырасти распутной под строгим материнским оком императрицы Марии-Терезии!), а ее собственный супруг.

Спустя несколько лет, когда Марии-Антуанетте приписали и Прованса, и Артуа, и Алекса Ферзена, и многих других мужчин, а также женщин, находились среди придворных дам особы справедливые, которые честно признавались:

– Даже если королева и наставляет рога королю, тут одно можно сказать: я бы на ее месте сделала это куда раньше.

Да уж… Да уж!

Архиепископ Реймсский явился окропить святой водой ложе новобрачных принца и принцессы, а потом все вышли. Мария-Антуанетта сидела в постели и с изумлением наблюдала, как ее молодой супруг тоже выходит из спальни… Странно, может быть, вернется? Нет, не вернулся, так что эту ночь, как и многие, ох, очень многие последующие Мария-Антуанетта провела одна. А Людовик на следующий день записал в дневнике: «Ничего». То же самое слово он мог бы писать и впоследствии.

Ночами Мария-Антуанетта тихонько плакала, не понимая, что происходит. Она внушает мужу отвращение? Такова была первая мысль, которая пришла в голову неопытной девушке. Однако днем Людовик был с нею просто обворожителен и не скрывал нежности. И дни проходили очень весело. Король Людовик XV объявил неделю праздников. Фейерверки, балы, спектакли, пиры… Но 30 мая в честь завершения празднеств на большой площади вдруг произошло несчастье. Несколько светящихся ракет упали в толпу. На ком-то загорелась одежда, люди заметались в панике… На следующее утро подсчитали: сто тридцать два погибших и сотни раненых.

Мария-Антуанетта рыдала в своей комнате, видя в случившемся дурное предзнаменование. Оно оправдалось в ту же ночь, потому что Людовик опять не пришел.

И так она проводила ночи одна целых три года, оставаясь девственницей, виня себя, виня мужа, виня злую судьбу…

На самом деле винить нужно было только нерешительность Людовика и его врачей. Дело в том, что его детородный орган был словно бы связан некоей нитью…

Вот что писал в 1774 году граф д’Аранда, испанский посол:

«Одни говорят, что нить сдерживает лишь крайнюю плоть, которая не освобождается в момент проникновения и вызывает такую острую боль, что вынуждает Его Величество сдерживать возбуждение во время акта. Другие предполагают, что эта крайняя плоть слишком плотно прилегает к пенису и не позволяет ему войти в состояние полной эрекции.

Если речь идет о первом случае, то подобное случалось со многими и регулярно происходит во время первых опытов. Но они обладают бо amp;#769;льшим плотским аппетитом, чем Его Величество в силу его темперамента и неопытности. При большом желании в порыве страсти нить обрывается полностью или, по крайней мере, так, что более или менее упорядочивает акт. Но когда объект так застенчив, вмешивается хирург, делает надрез и освобождает его от существующего препятствия.

Если речь идет о втором случае, то предстоит более болезненная и опасная в его возрасте операция, поскольку она требует чего-то вроде обрезания. Итак, небольшая хирургическая операция быстро привела бы все в норму, но трусливый Людовик-Август предпочитает ждать естественной развязки…»

А время шло. Мария-Антуанетта каждую ночь ждала, однако… Людовик или не приходил к ней, или, приходя, ровно ничего не мог и лишь попусту раззадоривал жену.

Она нервничала, раздражалась по пустякам, а порою отпускала такие шпильки… Однажды, когда придворные дамы стали отговаривать ее от поездки верхом, она воскликнула:

– Ради Бога, оставьте меня в покое! Я не принесу вреда здоровью наследника!

Ох уж эти бесплодные мечты о ребенке! Мария-Антуанетта прекрасно знала, чего от нее ждет все королевство. Но что она могла сделать? Потому она и написала матери, узнав, что герцогиня Шартрская, жена герцога Филиппа, родила мертвого ребенка: «Как это ни ужасно, я согласилась бы на это, я выдержала бы это».

Да, она готова была на все. Пусть мертвый ребенок, но все же ребенок! Он помог бы ей вырваться наконец из теперешнего недостойного состояния, стать настоящей, нормальной женщиной, покончить с невыносимым положением замужней девственницы.

Слова в письме матери вполне объяснимы, и все-таки жаль, что они стали известны герцогу Филиппу, который воспринял их как издевку. При всем своем бездушии, он тяжело переживал смерть младенца, на которого семья возлагала столько надежд. К тому же в глубине души он знал, что отчасти сам виноват в несчастье: не раз болел дурной болезнью, заразил ею жену… Слова Марии-Антуанетты ударили его в самое сердце и заставили еще больше возненавидеть молодую королеву.

10 мая 1774 года Шартр отказался участвовать в похоронах Людовика XV. Это добавило ему популярности у простолюдинов, ненавидевших и покойного короля, и вообще королевскую власть. В народе по наивности полагали, что герцог протестует против вызывающей роскоши двора. Однако отказ был всего лишь проявлением его бессильной ненависти и зависти.

Так или иначе, двери Версаля для Шартра закрылись. Людовик XVI вообще запретил герцогам Орлеанским появляться при дворе. Шартр, без преувеличения сказать, был в восторге от королевского решения, придавшего ему ореол политического мученика, и он превратил свой дворец Пале-Рояль в штаб мятежников. Недавно Шартр пустил в галереи дворца торговцев и трактирщиков – лавки с кофейнями сделались уютными явками для проведения мини-митингов. Давно вошло в традицию, что под деревьями Пале-Рояля проститутки назначали встречи своим клиентам. Теперь там кучковалась оппозиционно настроенная публика, которая между актами оживленно обсуждала распутство королевы, еще пуще возбуждаясь от занимательных бесед.

Филипп был, конечно, в курсе всех дел, творившихся в Версале. Он отлично знал о том, что разочарованная Мария-Антуанетта пыталась забыться в хороводе балов и празднеств. Разумеется, вокруг нее так и кружили настойчивые воздыхатели – опасное положение! Она ведь лишена любви! При дворе вовсю сплетничали, а персонажами сплетен были уже знакомые нам братья: граф де Прованс и граф д’Артуа.

Граф де Прованс успел жениться на дочери короля Сардинии Виктора-Амедея III – Луизе Савойской. И тем не менее он по-прежнему вожделел Марию-Антуанетту. О да, он был умный, образованный, начитанный человек, его насмешливый, коварный, эгоистичный ум, его тщеславие и скупость отвращали от него принцессу, и она все больше времени проводила с Карлом д’Артуа. Они были похожи: оба обворожительны, элегантны, остроумны, но в то же время легкомысленны и беззаботны. Карл был истинно влюблен (ну и что, что его тоже обвенчали с сестрой Луизы Савойской, Мари-Терезой?)…

Эти двое веселились очень легкомысленно: то прятались в кустах во время игр в парках Версаля, то катались на ослах. Причем Мария-Антуанетта почему-то с них все время падала так, что юбки ее самым нескромным образом задирались…