– Дима, что случилось? Где это тебя так угораздило? Подрался с кем?

Бизнесмен покачал головой:

– Ни с кем не дрался. Да там ерунда, царапина.

Надольский скептически нахмурился:

– Ладно, не хочешь говорить – твое дело. Но у тебя же все лицо в крови. Ничего себе царапина. Ты бы в поликлинику зашел, может, швы наложить придется.

– Мне в Минск надо. У меня переговоры завтра. Все в порядке, не волнуйся.

Побледневшее лицо Шимова Надольскому совершенно не понравилось. Куда ему в таком состоянии за руль?

Он достал из кармана пакет одноразовых салфеток, протянул их бизнесмену:

– Вот, возьми. У тебя платок уже от крови промок. А в твоей машине аптечка есть? Давай я хотя бы перекисью тебе рану обработаю, если ты к врачу не хочешь.

Шимов пожал плечами:

– Не знаю насчет аптечки. Я же сам техосмотр не прохожу, водитель обычно все делает. Давай глянем.

Аптечка в багажнике, к счастью, нашлась, а в ней были и бинт, и вата, и перекись водорода.

Когда Дмитрий, закусив губу, убрал от лба руку, следователь присвистнул:

– Ничего себе! Дима, да тут швы точно надо накладывать, кожа просто лоскутками висит. Кто тебя избил? Только не надо врать, что это ты случайно на ветку напоролся.

– Олег, я не знаю. Блин, как щиплет…

Обрабатывая смоченной в перекиси ватой рану, Надольский быстро уточнил:

– Кого ты не знаешь? Того человека, который тебе по голове дал? А где это произошло?

– В лесу. Только…

От короткого рассказа бизнесмена у Надольского екнуло сердце.

Он словно бы увидел Шимова, беззаботно прогуливающегося по лесу. Мелькающий между стволов деревьев призрак в черных одеждах. А потом вдруг голову обожгла резкая боль, и свет померк…

– Наверное, я там пару часов провалялся без сознания. Пришел в себя от жуткого холода, понял, что уже темнеет. Знаешь, Олег, я ни в какие призраки не верю. Думаю, может, мне померещилось чего. У меня накануне такой график был напряженный – я по три часа всего спал. Наверное, у меня просто было видение. А я, как баба, перепугался, сознание потерял и лбом о землю припечатался. Так что извини, дружище, твою статистику раскрываемости преступлений мой случай не улучшит. Возбудить уголовное дело против призрака у тебя явно не получится. Не думал, что я такой впечатлительный. Спасибо за перевязку. Мне прямо легче стало.

Надольский протянул руку к аптечке, поставленной на капот «Мерседеса», достал ножницы, разрезал кончик бинта.

Вот и последний штрих – затянуть узел. Видок у Шимова с бинтом вокруг всей головы – тот еще, похож на раненого солдатика. Но, по крайней мере, тугая повязка уже помогла остановить кровотечение.

– Ладно, я сейчас поднимусь в свой номер, возьму вещи и отчалю, – уже бодрым голосом заявил Шимов, ловким броском отправляя окровавленный платок в урну возле входа в гостиницу. – Спасибо за помощь, брат милосердия.

– Ничего тебе не показалось, – тихо сказал следователь. – Ты не единственный человек, который видел этого призрака. У нас тут творится что-то совершенно непонятное.

– Вот поэтому я и не хотел тебе сразу ничего рассказывать. Чтобы ты не заморачивался. Но ты же такой хитрец, тихой сапой все равно все разузнаешь. Никаких призраков не существует. – Шимов снисходительно улыбнулся, но его лицо сразу же исказила гримаса. – Слушай, а болит лоб все-таки… Олег, я уверен: мне просто показалось. Трудная неделя, много озона в лесу. Вот чердак и закружился. Не призрак же меня в самом деле по черепу шахнул!..

* * *

Нельзя курить. Нельзя, нельзя, нельзя.

А никотиновая жевательная резинка, как назло, куда-то задевалась.

Магазин, как и буквально все в маленьком провинциальном Несвиже, всего в двух шагах. Можно их сделать, купить вожделенную пачку сигарет – и ничего больше не будет: ни жуткой головной боли, ни стесненного дыхания, ни сухости во рту.

Но так не хочется сдаваться после стольких дней борьбы с вредной привычкой. К тому же врач заявил категорично: никакого никотина, иначе сердце не выдержит…

Вздохнув, убийца потянулся за бутылкой минералки, сделал пару глотков.

Собственная смерть в его планы не входила. Наоборот, теперь, как никогда прежде, ему очень хотелось жить…

– Как пусто здесь стало. – Кухарка Марыся тяжело вздохнула и пододвинула поближе к управляющему тарелку с горкой пышных блинов. – Альберт, ты бы покушал. Вот там и сметана, возьми…

Аппетита у управляющего Несвижским замком Альберта Бургельского не имелось вот уже несколько дней. Да какая тут в самом деле еда, когда пани Тэофилия, смахивая слезы, велела уложить вещи и запрячь карету. Потом, со Стефанией на руках, не отводя глаз от старшего сына Александра (тот, как всегда, мог убежать забавляться в самый неподходящий момент), госпожа грустно улыбнулась: «Прощай, Альберт, мы едем в Европу. На нашей земле нам покоя не будет – в каком бы замке ни укрылись, теперь уже везде нас найдут. Не знаю, свидимся ли мы еще с тобой. Не поминай лихом. Помнишь, как-то заругалась я на тебя, что крепостные ворота плохо держатся, – ветер подул, и чуть Сашеньку тяжелым железом не ударило. Я, конечно, понимала, что случайно так вышло, но все равно ругалась, очень уж за сына боязно было, прямо руки задрожали. Ты зла на меня не держи», – всхлипнула пани и вложила в ладонь несколько монет.

Золото жжет кожу, сердце разрывается от горя.

Как там будет госпожа в этой чужой Европе, одна-одинешенька, без мужа? А пан Доминик – жив ли он вообще? Последнее время корреспонденции от него вовсе не поступало. Когда наполеоновские войска наступали, бодрых писем приходило не счесть, и пани радовалась и читала их всем подряд – горничным, конюшим. После отступления связь прервалась, Тэфа принялась плакать. А потом, когда было получено известие, что французские войска разгромлены, а русские идут на Несвиж, стала спешно готовиться к отъезду. Наверное, это правильное решение. Но только очень страшно даже подумать, что могут сделать с беззащитной женщиной солдаты, коли попадется она им на дороге…

Сначала уехала пани.

Потом пришли тревожные вести: русские будут в Несвиже со дня на день.

Оборонять замок некому, в Арсенале[30]только пара старых солдат. Да даже будь они молоды – с такими ранениями, как у них, все равно каши не сваришь; потому и не взяли их в поход вместе с наполеоновскими войсками, дома оставили.

Тогда что выходит? Сдавать замок? Русским сдавать? Нет, конечно, это совершенно никуда не годится! Никто из слуг замка так просто русских сюда не пустит; слишком хорошо все помнят, что войска Суворова здесь учинили, у кого отца забили, у кого – деда. А такое не прощается никогда. Сколько жить будет на этой земле человек, помнящий ту боль, что принесли русские, столько будет жить и ненависть к захватчикам, дикая, жгучая ненависть. Так что в замке начнется битва, неравная, но отчаянная, покуда мочи хватит. Потом, разумеется, всех перевешают – силы-то не равны. Но только не это самое страшное. В замке ведь сокровища немалые имеются – как их прятать, где? Как дать знать Радзивиллам о том тайном месте, где находится их золото? И, кстати говоря, как еще подготовить то место? Пуды золота – не иголка, так просто не спрячешь. Двери в сокровищницу опять-таки закрыты, ключ только у Доминика имелся. Значит, наверное, придется ломать, а двери те тяжелые, железные…