– Я отдам тебе свое, – пообещал Медведь.

– У тебя нет серебра. Твое я тоже отдал князю.

Добрыня недоверчиво потрогал мешок.

– Да-да, – подтвердил попович, – воля в Киеве нынче дорога. В следующий раз не попадай в поруб.

Они въехали на площадь Бабина торга и мимо княжьих хором направились к дружинному подворью. Полсотни отроков с обнаженными торсами упражнялись на дворе в рубке мечами и топорами. Сквозь лязг оружия разлетались крики десятников, обучавших молодь. Олекса и Добрыня спешились, холопы тотчас увели коней.

На крыльце молодечной сидел, поджидая, княжий ключник. Завидев новоприбывших, он небыстрым шагом потащился к ним. Следом топали двое челядинов.

– Отдай ему серебро, – равнодушно бросил Олекса.

Добрыня отвязал мешок от пояса, кинул холопам. Ключник без слов поволокся далее, к одному из трех княжьих теремов. Следом к ним подошел десятник, немолодой воин с половиной левого уха и ленцой в глазах.

– Я Мал. Будете в моем десятке.

Он оценивающе оглядел Добрыню. Дернул ноздрями.

– Мечом владеешь?

Медведь издал раскатистый звук – не то кашлянул, не то проворчал неразборчиво.

– Научим, – осклабился Мал. – И говорить научим. А замашки свои забудь. – Он наставил длинный палец с черным ногтем на Добрыню. – Ты теперь – младший отрок. Зеленее не бывает.

Медведь с вопросом посмотрел на поповича.

– Извини, – процедил тот, отводя глаза. – Надо было везти сюда все Соловейкино серебро, чтобы попасть в старшую дружину.

…Ключник с двумя холопами спустился в теремные подклети. Сегодня здесь весь день кипела работа. Княжье казнохранилище заполняли ларями, скрынями и мешками с деревянными замками, свезенными со дворов сотских Микульчи и Якима. Имения было немало, но еще более добра пошло на торг, чтобы обернуться гривнами золота и серебра, а затем быть схороненным здесь же, в казне.

Каждый ларь и мешок проверял тиун, сразу диктовал писцу, сколько, чего и где размещено. За тиуном по пятам ходил князь Святополк Изяславич. Зорко следил, вытягивал шею, заглядывая в сундуки, запускал длинные руки в мягкую рухлядь – любовно ощупывал меха. Тут же отдавал распоряжения – что перелить в слитки, что припрятать подальше, что почистить.

– Серебро, князь, от новых отроков, – доложился ключник.

Святополк окунул руки в развязанный мешок, сладко позвенел лунным металлом. Остался доволен. Утомленный за день, побрел к себе в покои. Велел накрывать вечернюю трапезу. Рот уже полнился слюной, предвкушая яства, когда в палату царственной походкой вплыла княгиня Гертруда.

– Сын мой, – начала она любезным голосом, от которого Святополк закашлялся, захлебнувшись голодной слюной. – Неразумно столько времени проводить среди челяди. Для присмотра за имением есть ключник и тиун.

– Не вмешивайся в мои дела, матушка, – вежливо огрызнулся князь.

– Видно Господь дал мне такой крест, – в голосе старой княгини зазвенели стальные нотки, – быть женой и матерью князей, в чьи дела, глядя на их неблагоразумие, приходится вмешиваться слабой женщине. Святополк! Послушай меня…

Князь показным жестом прикрыл уши. На лице Гертруды проступил гневный румянец. Но быстро взяв себя в руки, она заговорила со спокойной грустью:

– Вот так же и муж мой Изяслав, и сын Ярополк закрывали от меня свой слух и разум. Я молила Господа услышать стон моего сердца, избавить от мучений, горести и зла, которые обрушились на меня и моего мужа из-за его нежелания выслушивать мои советы. Я обращала к Всевышнему мольбы и о сыне, чтобы Господь внушил ему истинные чувства, твердую надежду и совершенную любовь. Но если человек сам не желает, ему не поможет и Бог. – Княгиня со скорбью в лице опустилась на кресло-скамью с мягким сиденьем. – Изяслав, дважды изгнанный из Киева, бесприютно скитался по чужим странам, тщетно прося помощи у их правителей. Ярополк, погрязавший в пучине пьянства, гордыни, алчности и многих иных пороков, в конце концов стал посмешищем для всех, затеяв глупую войну с киевским князем! – Гертруда помолчала, собираясь с силами. – И я, испытав весь позор изгнания и пленения, не позволю тебе, мой младший сын, повторить ту же судьбу, принести мне те же муки и страдания.

– Матушка, – Святополк снисходительно развел руками, – все это бабьи слезы. Мужу недостойно покоряться им.

– Подойди ко мне, сын, – слабым голосом попросила Гертруда.

Князь, помешкав, приблизился к ее креслу.

– Наклонись, уважь мою старость.

Сухая ладонь княгини, приложившись к щеке Святополка, извлекла из нее громкий звон.

– Это – не бабьи слезы, – твердо произнесла она. – Это материнское наставление. А теперь сядь и раскрой шире уши.

Князя словно неведомой силой швырнуло обратно. Упав на кресло, он в злой растерянности уставился на мать.

– Без промедления удали из Киева братьев Колывановичей. Иначе не миновать беды. Они будут мстить градским людям за смерть своего старшего и прольют гораздо больше крови, чем вытекло из него. Твоя дружина уже обагрила кровью улицы Киева. Я хочу спросить тебя, Святополк: кто ты – великий князь, наследовавший своему отцу и деду, или разбойник, силой захвативший город?

– Я – князь, – гордо ответил сын. – Но запомнят они меня как мстителя за попранную справедливость! В Русской правде сказано: мстит сын за отца.

– Кровная месть на Руси отменена твоим отцом и дядьями! – воскликнула княгиня.

– Они заменили кровную месть вирами, – коварно улыбнулся Святополк. – И я беру с Киева виру. Ты не можешь упрекнуть меня в нарушении закона, матушка.

– Изгони Колывановичей, – прошелестела губами Гертруда, словно враз обессилев. – Изгони их из дружины. Пускай идут куда хотят. Заплати им за погибшего брата. Горожане увидят твою добрую волю в этом поступке и не станут распаляться на тебя.

– Хорошо, матушка, – с усилием выдавил князь. – Я прогоню их. – По губам его вдруг проскочила недобрая улыбка. – Я пошлю Колывановичей к Мономаху. Пускай послужат мне в его дружине.

– Славно придумано, сын мой, – рассеянно произнесла княгиня, помышляя о чем-то ином.

– Что еще посоветуешь, матушка? – усмехнулся Святополк, пристально глядя на нее.

– Тебе стоит завести отношения с теми, кто дает золото и серебро в рост.

– С жидами? – от неожиданности князь привстал.

– Лихву берут не одни жиды. Наша нарочитая чадь учится у них. Используй и тех, и других.

– Как? – не понимал он. Однако наживку заглотил глубоко.

– Вели им отдавать тебе часть прибыли. Обложи мытом это богомерзкое дело. А градских людей больше не грабь. Они не простят тебе этого, и когда тебе понадобится помощь Киева – они скажут, что не хотят тебя знать. Помни это, сын.