VI

Какая красивая, таинственная пара: неужели эта молодая женщина — Милли? А темнокожий мужчина — Элайша? Милли с элегантно уложенной в виде короны косой, в шляпе со страусовым пером, смеется, видя их изумление, и, высунувшись из окна двухместного автомобиля, кричит: В чем дело, вы что, не узнаете меня? Вашу собственную сестру, которая вас обожает? Ну-ка подойдите и поцелуйте свою Милли! От каждого — по поцелую! А из-за нее выглядывает мужчина, которого они поначалу не признали, хотя, конечно же, это должен быть Элайша, кто же еще, как не Элайша, пусть он и выглядит гораздо старше своего возраста в этих строгих очках в тонкой металлической оправе, в скромном матерчатом кепи и простом желтовато-коричневом костюме, с поседевшими волосами и сутулыми плечами… неужели это — Элайша? Оробевшая Эстер сосет палец, моргает и не решается подойти, Дэриан чувствует себя несколько более уверенно, а папа, наконец отбросив притворство, шагает к машине, громко хохоча. Тогда темнокожий мужчина ловко, как акробат, срывается с шоферского сиденья, отшвыривает в сторону очки, кепи и, расплывшись в своей знаменитой ослепительной улыбке, тянется к ним. Ну и ну! Дэриан, Эстер! Вы что же, не узнали собственного брата Лайшу?

Преступление? Значит — и соучастие.

Соучастие? Значит — никакого преступления.

Никакого преступления? Значит — нет и преступника.

Нет преступника? Значит, нет и угрызений совести.

Все люди — наши враги, поскольку они — чужие.

Братья и сестры по крови являются братьями и сестрами по душе.

Вы сомневаетесь, дети? Вы никогда не должны сомневаться!

Сомневаться — значит заранее проиграть Игру.

Не ограничивайте себя в желаниях, но никогда не желайте впустую.

Земной шар можно представить себе размером с яблоко, которое можно сорвать и слопать!

(Тому, у кого хватит храбрости сорвать его и у кого крепкие зубы.)

Живого волка не измерить.

Прошлое? Это всего лишь кладбище Будущего.

Будущее? Это всего лишь чрево Прошлого.

Недостаточно быть уверенным в себе; нужно заставить других быть уверенными в тебе.

Первое убежище умного человека — Бог, их Бог.

Последнее убежище умного человека — Бог, наш Бог.

Никогда не раскрывайте своей стратегии, если можно убедить другого, что он уже раскрыл ее.

Мир делится на дураков и подлецов? Да, точнее — на дураков, подлецов и тех, кто делит мир.

Проникнуть в душу другого — значит завоевать ее.

Проникнуть в душу другого — значит завладеть ею.

Жалость? Она влечет за собой трусость.

Угрызения совести? Они влекут за собой поражение.

Чувство вины? Это роскошь для дураков.

Джентльмен не марает перчаток, но не боится замарать руки.

Дама не раскрывает своих тайн, разве что за соответствующую цену.

Для нас, чистых, чисто все, что мы делаем.

Не бывает успеха без чьего-то проигрыша.

Не бывает проигрыша без чьего-то успеха.

Почувствовать боль другого — значит потерпеть поражение.

Подставлять другую щеку — предательство.

У Эзопа глупая лисица хвастается своим многочисленным потомством перед львицей и спрашивает, сколько детей у той. Львица с гордостью отвечает: «Только один — зато лев».

Никогда нельзя играть в Игру так, словно это всего лишь Игра.

Но и игровое поле нельзя пересекать так, словно это всего лишь «мир».

Тем, кто родился в мюркиркском болоте, суждено покорить Небо.

Костный мозг, дети, — наша пища.

Мы предназначены высасывать костный мозг и за это получать благодарность.

Но пусть никогда не искушает вас, дети, музыка собственного голоса.

Самообладание, самообладание и еще раз самообладание — и все призы будут нашими.

Умри за каприз, если это твой собственный каприз.

Честь — тайный предмет любого катехизиса.

Ибо там, где любовь, там не может быть расчета.

Ибо там, где расчет, не может быть любви.

И когда отвергается Игра, остается лишь мораль.

«Как на небе, так и на земле» — все предрешено на земле.

А раз предрешено, то и безвинно.

Ибо говорю вам, дети:

Преступление? Значит — соучастие.

Соучастие? Значит — никакого преступления.

И забрезжил свет во тьме, и тьма стала светом.

I

Минул день, и минула ночь, а от Терстона — ни слова. Ни слова и от Харвуда. Абрахам Лихт прячет страх глубоко в сердце, думая: если я мужчина, я должен уметь принимать несчастье так же, как триумф.

Думая: однажды я опишу все это. «Исповедь моего сердца. Воспоминания Абрахама Лихта, американца». Я не скрою ни единого факта, каким бы постыдным он ни был. Я расскажу все откровенно и прямо. Не пощажу никого, особенно самого себя. Скорее всего это будет посмертная книга. Гонорар пойдет моим детям. И никаких псевдонимов, я — человек гордый. Что сделал, то сделал. И что сделано со мной, тоже сделал я сам.

Он еще не знал, как стремительно надвигается на него несчастье, хотя уже бродил по болотам, посасывая для храбрости сигару и в уме сочиняя иные, наиболее драматические, эпизоды своих будущих воспоминаний. И вот настали времена, когда семья оказалась в опасности из-за грубой, дурацкой ошибки наименее талантливого из моих сыновей…

Десятый час жаркого, дышащего адской серой летнего вечера, но семья все еще сидит за столом; во главе — Абрахам Лихт, рядом — Катрина в фартуке; маленьким Дэриану и Эстер позволено лечь попозже в виде исключения (потому что торжества продолжаются); красивое лицо Милли пылает в отблесках горящего в камине пламени, ее волосы больше не заплетены в косу, а свободно ниспадают на плечи; а Элайша, жизнерадостный Элайша, настоящий денди в рубашке с расстегнутым воротником, без галстука, с лицом, на котором играют огненные блики, ради Дэриана и Эстер снова рассказывает историю поразительных похождений в Чатокуа-Фоллз пресловутого Черного Призрака, которого полиция полудюжины штатов преследовала за его «негритянскую дерзость» (так характеризовала его подвиги херстовская печать), выразившуюся в наглом ограблении трех белых на сумму в 400 000 долларов. Дети слушают с широко открытыми глазами, поглядывая на отца, чтобы понять, как он относится к этому рассказу, потому что знают: грабить — нехорошо, разве не так? Но получается, что иногда грабить — восхитительно? Даже Катрина, не одобряющая подобных «басен», как она их называет, не может удержаться от смеха, закрывая лицо фартуком. А Милли время от времени вскрикивает от восторга, хлопает в ладоши и восклицает, что хотела бы быть свидетельницей такого преступления: «То есть чтобы Черный Призрак ограбил меня самое до нитки».