— Выпьешь чего-нибудь? — спросил вдруг Тимофеев.

— Нет, спасибо, мне противопоказано, — отозвалась я, оглянувшись на его вопрос.

— Я имел в виду чай или кофе.

— О, давай чай, — смущенно проронила я.

— У меня не выходят из головы опасения, что мы могли там наследить. Особенно ты вчера.

— Я прокручиваю в памяти свой вчерашний визит. — Я подошла, отодвинула стол и села к нему. — Мне было так неприятно находиться в обществе Пилькевича, что чувствовалось очень стесненно. Вряд ли я чего-то касалась. Только дверей, когда покидала квартиру. Но ты, уходя, так хорошо протер ручку двери футболкой, что, думаю, не должно было остаться никаких следов.

Он удовлетворенно кивнул, вставая, чтобы наполнить электрический чайник водой и поставить на подставку. В его движениях появилась такая усталость, плечи поникли, уголки рта опустились. Я немедленно почувствовала в этом свою вину.

Дождавшись, когда он повернется, я добавила:

— Прости, что втянула тебя в это. Я должна была всё рассказать с самого начала.

— Я всё еще готов выслушать, — понуро усмехнулся он и облокотился на кухонный гарнитур. — Мне понятны твои стремления, не нужно себя казнить. Просто рядом не было никого, кто бы тебя направил, подсказал. Ты действовала инстинктивно, из лучших побуждений.

— У тебя теперь столько проблем из-за меня…

— Я боюсь, что ты сейчас откроешь рот и выдашь мне что-нибудь такое, за что захочется тебя придушить. Но я повидал всякого и, пожалуй, ничему не удивлюсь.

— Ну, я точно никого вчера не убивала, могу поклясться. Только пыталась отыскать хоть какие-то сведения. Жить в полном неведении страшнее, чем знать правду. Кто ж знал, что я такая бедовая.

Он вымученно улыбнулся.

— Прости, что не отвез тебя домой. Мне показалось, что если не выйду из машины, голова взорвется.

— У тебя… просторно.

— Спасибо. Мне хватает этой площади.

— По мне так очень даже уютно.

— Значит, располагайся.

— Мне еще не поздно уйти, чтобы не ввязывать тебя в эту кашу. Тебе не принесет это ничего, кроме неприятностей.

— Я уже в этой каше.

— Сеня — мой брат, я готова принять все испытания. А ты можешь лишиться своего дела и доброй репутации.

— Я приобрету намного больше, есть такое предчувствие. — Он улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза, — К тому же тебе не к кому больше обратиться за помощью.

— Спасибо. Спасибо, что поверил мне.

— Спасибо скажешь потом, когда мы снимем подозрения с твоего брата.

— Хорошо, если так и получится. Пока всё только сильнее запутывается. А как мы вырвались сегодня из этой западни! До сих пор мурашки по коже. И зачем я только туда сунулась?

Я уронила голову на руки.

— Видимо, у тебя чуйка на неприятности, — он расплылся в улыбке.

— Не сильно хорошее качество, — засмеялась я.

— Я сегодня ощутил забытое чувство опасности. Даже не знаю, обрадовало ли это меня. — Алексей поставил локти на стол и, следуя моему примеру, оперся о них головой. — Когда ты изо дня в день ищешь потерянных котят, дальних родственников и тайных любовниц, чувство самосохранения притупляется, начинаешь мыслить по-другому. Твоя работа становится просто работой, перестает быть жизнью, как в ментовке. Полицейский живет делом: ты приходишь домой и не можешь отвлечься, думаешь, копаешься, анализируешь. То, чем я занимаюсь сейчас, — это другое. Это просто бизнес, не спорю, временами достаточно интересный.

Позади его спины что-то щелкнуло.

— Чайник закипел, — подсказала я.

— Не буду предлагать тебе выбора, есть только черный.

— Значит, черный.

— С сахаром?

— Можно с молоком.

Он открыл холодильник. Внутри было почти пусто: кусочек сыра, засохший лимон с краю, наверху яйца и кусочек колбасы. Никакого молока.

— Значит, с сахаром, — подытожил он, улыбнувшись.

— Значит, с сахаром, — повторила я.

Мы пили чай. Я подробно рассказывала о событиях вчерашнего дня, стараясь не упустить ни малейшей детали. Тимофеев окончательно расслабился в общении со мной, смотрел открыто и с доверием, то и дело кивая, или терпеливо надувал щёки, когда ему хотелось выругаться от удивления.

Временами его взгляд устремлялся куда-то вдаль, становился задумчивым и серьезным, но непременно вновь возвращался к моему лицу. Каждый раз я ждала этого взгляда как знака одобрения и прощения. Привыкала к этому взгляду. Отдавалась ему, позволяя изучать каждую черточку моего лица, боролась со смущением. Он становился для меня источником целительной силы и непримиримой мудрости. А от улыбки с милой ямочкой на щеке словно изливались невидимые сияющие лучи, без света которых мне сразу становилось тускло и безрадостно.

Чудесная беседа с человеком, что тебя понимает. Она текла ровно и неторопливо, заставляя забыть весь пережитый негатив последних дней. Я делилась тем, что мне довелось испытать, и часть этого груза принималась собеседником на себя, отпуская мою душу. Становилось легче.

Пока не завибрировал этот чертов телефон в моей сумке.

Алексей даже не понял, отчего я вдруг выпрямила спину в струнку. Его глаза расширились вслед за моими. Указав пальцем за спину, я медленно поднялась и достала аппарат из сумки. «Донских», — высветилось на экране.

Телефон чуть не выпал из рук. Я подошла, села за стол и повернула экран к Алексею. Секунду он колебался, затем кивнул:

— Ты должна ответить.

Я старалась сохранять спокойствие, но страх накатил новой волной. Прикрыв глаза, не с первого раза, но мне удалось не спеша вдохнуть и выдохнуть. В горле застрял комок. В голове крутились картинки с телом мертвого Пилькевича.

— Слушаю, — сипло каркнула я в трубку не своим голосом.

Сердце грозилось вот-вот вырваться из груди. В спину впивались тысячи колких мурашек.

— Привет, — радушно произнес голос на том конце трубки. — Саш, ты куда пропала?

— Я не пропала, я… в гостях.

— Прости, что отвлекаю.

— Есть какие-то новости по делу?

— Что-то случилось? — словно не слыша моего вопроса, спросил Донских. — Ты не ответила на мое сообщение.

Тимофеев уставился на меня, ловя каждое слово. Мне захотелось отвернуться, но это не представлялось возможным.

— Я… я… просто приболела.

— Ясно, значит, тебе все-таки не по себе после того, что случилось вчера? — весело засмеялся Донских.

— Всё нормально, — выдавила я, покрываясь краской.

— Ты сама меня соблазнила, не забывай. Но если хочешь, забудем, что было, и начнем все сначала. Я работаю до восьми, заеду за тобой, и сходим в кино. Хочешь?