куш, захватив испанский корабль с сокровищами, длилось недолго. Вот что писал Эксквемелин:

Как водится, команда за несколько дней просадила в тавернах и борделях все, что получила. Предавшись кутежу с вином и проститутками, [они] потратили, пожалуй, две или три тысячи песо за одну ночь, не оставив себе денег даже на новую рубаху. ‹…› На моих глазах один из них дал обычной проститутке пятьсот песо, просто чтобы увидеть ее голой{274}.

Три тысячи песо примерно равны современным 80 000 фунтов (104 000 долларов) — невероятная сумма для одной ночи. То же можно сказать о 18 000 фунтов (23 500 долларов) за возможность увидеть голой проститутку. Эксквемелин продолжает: «Мой господин в подобных случаях покупал целую бочку вина и, поставив ее на улице, заставлял выпивать с ним каждого прохожего, угрожая пистолетом тем, кто отказывался. Иной раз он проделывал то же самое с бочонками эля или пива»{275}.

Местами пиратского отдыха и увеселения служили не только Порт-Ройал и другие карибские порты вроде Тортуги или Нассау на Багамских островах. Порты, обслуживавшие нужды пиратов и каперов, можно было встретить повсюду, а минимальным условием их прибыльности были морские пути и лояльные местные власти, не интересующиеся происхождением товаров, привозимых людьми с сомнительной репутацией. Такой подход «без лишних вопросов» был принят во многих портах Средиземноморья, часто посещаемых корсарами и пиратами. Здесь они тратили деньги так же безудержно, как ямайские пираты и каперы в своей гонке за веселой жизнью; корсар Алонсо де Контрерас с сожалением объяснял случившееся с его долей добычи: «Все ушло на мою кираку [любовницу]»{276}. Пираты, заходившие в XVIII веке в китайские порты, особенно в Макао (китайский аналог Порт-Ройала или Тортуги), «обычно все свободное время проводили, посещая опиумные курильни, игорные дома и бордели. [Пристрастившись к] дракам, блуду, играм, пьянству и курению опиума, они спускали деньги с той же скоростью, с какой они им доставались»{277}. У внезапно разбогатевших пиратов и здесь были стереотипные представления о веселой жизни — с местным бонусом в виде курения опиума.

Однако жизнь в этих портах имела и оборотную сторону. Пиратский порт, кишащий вспыльчивыми уголовниками, которые целыми днями, а то и неделями торчали в тавернах, борделях и игорных домах, мог быть опасным местом. Луи Ле Голиф рассказывает, как на Тортуге — любимой базе буканьеров и флибустьеров — он бывал свидетелем (и непосредственным участником) множества дуэлей, а также фатальных пьяных драк на ножах, вспыхивающих на ровном месте. Ле Голифу и самому пришлось вооружиться:

В те времена [1678/1679] немыслимо было выйти на прогулку иначе как при полном вооружении. Кроме меча, который всегда был при мне, я носил с собой саблю, несколько ножей и четыре заряженных пистолета. Следует отметить, что пребывание в таких краях не считалось удовольствием для человека доброй воли, каким я всегда старался быть{278}.

В этом Ле Голиф винит постепенную деградацию самих буканьеров и флибустьеров:

По всему можно было видеть, что флибустьеры уже не те, что прежде. Со всех концов света приехала и перемешалась с нами масса проходимцев как мужского, так и женского пола, в то время как многие храбрые и честные люди покинули Тортугу, чтобы обосноваться на континенте… а те, что остались на острове, были не из лучших{279}.

Впрочем, тот факт, что подобные «безопасные гавани» обладали определенной привлекательностью для нежеланных членов общества, не должен особенно удивлять нас — то же самое наблюдалось, к примеру, в Макао, где изобилие игорных домов и опиумных притонов также способствовало росту преступного элемента в ущерб законопослушным гражданам.

Типичный финал пиратской карьеры

Как долго длилась карьера пирата и чем она заканчивалась? Далеко не каждый морской разбойник встречал насильственную смерть — некоторые просто уходили из пиратства и возвращались к более или менее честной жизни. В течение столетий, о которых здесь идет речь, типичная карьера пирата могла быть весьма короткой. Захвативший Ganj i-Sawai Генри Эвери был пиратом два года (1694–1696), и такой временной отрезок не был исключительным: архипират Эдвард Тич, более известный как Черная Борода, тоже занимался разбоем около двух лет (1716–1718), прежде чем погиб; уэльский пират Бартоломью Робертс действовал три года (1719–1722), как и англичане Томас Тью (1692–1695), Эдвард Лоу (1721–1724), Джон Рэкхем, или Калико Джек, Энн Бонни и Мэри Рид (1717–1720), Бартоломеу Португальский (1666–1669). Черный Сэм Беллами, капитан корабля Whydah, пиратствовал лишь полтора года (начало 1716 — апрель 1717). Конечно, было много пиратов, которые скитались по морям и десять лет, и дольше. Королева китайских пиратов Чжэн И-сао, например, действовала на протяжении десяти лет (1801–1810), пиратский вождь Уши Эр тоже орудовал около десяти лет, пока не был пойман в 1810 году. Другими пиратами-рекордсменами были кубинец Диаболито (Маленький Дьявол), бесчинствовавший около десяти лет до 1823 года, и африканец Черный Цезарь (1700–1710-е годы). Но в целом сравнительно короткая карьера пиратов, по крайней мере западных, типа буканьеров, объясняет, почему их девизом была фраза «веселая и короткая жизнь», приписываемая Бартоломью Робертсу.

Причины относительной скоротечности карьеры западного пирата многообразны. Некоторые, например Эвери, быстро срывали куш и затем мудро отходили от пиратства, больше не искушая судьбу. Другие получали помилование и становились охотниками на пиратов, в частности сэр Генри Мэйнуоринг или сэр Генри Морган. Многие пираты удачно использовали общие амнистии. Хотя уровень рецидивизма был высок и немало пиратов, таких как Джон Рэкхем, Вудс Роджерс или Стид Боннет, возвращались в море, как только у них заканчивались деньги, значительное число морских разбойников не упускало счастливый шанс вернуться в отчий дом, успев понять, насколько жестокая реальность пиратского существования далека от той веселой жизни, о которой они мечтали. Пиратам, принявшим амнистию, обыкновенно разрешалось сохранить за собой награбленную добычу, и они могли открыто жить своей жизнью, не опасаясь карающей руки правосудия. Пример подобной амнистии за пределами Запада — соглашение, достигнутое в 1810 году между китайской королевой пиратов Чжэн И-сао, а также ее любовником Чжан Бао вместе с сотнями их сторонников и властями Цинской империи. Чжэн И-сао после капитуляции вела «мирную, насколько это возможно, жизнь владелицы скандально знаменитого игорного дома» и умерла в 1844 году в возрасте шестидесяти лет{280}. Ее пиратская карьера продлилась около десяти лет; за это время она превратилась из проститутки в жену пиратского вождя Чжэн И, успешно утвердившись после его смерти в 1807 году в роли его преемницы и став неоспоримым лидером федерации из 40 000–60 000 пиратов с флотом из 400 джонок{281}.

Буканьерский капитан Луи Ле Голиф — «санкционированный» пират с соответствующей лицензией — ушел на покой, воспользовавшись декларацией о мире, подписанной между 1678