хитрый В. И. Шуйский и начал засылать к тулякам переговорщиков. Жителей убеждали сдать главных зачинщиков восстания и получить прощение. Когда это не помогло, царь стал уговаривать сдаться Петрушу и Болотникова, обещая взамен свободу.

Наконец 10 октября городские ворота открылись и из них выехали «царевич» Петруша, И. И. Болотников, А. А. Телятевский, Г. П. Шаховской и другие мятежники. Всех их вопреки царскому обещанию тут же взяли под стражу. Сделано это было не только из-за того, что «воров» следовало примерно наказать за все преступления, но и потому, что в Стародубе еще летом наконец-то материализовался «царь Дмитрий». По слухам, он даже выступил на помощь тулякам, но был вынужден задержаться в Орле из-за распрей в его войске.

Арестованных отправили в Москву на боярский суд. Этим Шуйский полностью снял с себя ответственность за их дальнейшую судьбу. Бояре приговорили Петрушу к смертной казни — ведь он посмел называть себя царским сыном! В январе 1608 года приговор был приведен в исполнение. Болотникова сослали в Каргополь, где за дерзкое поведение его сначала ослепили, а потом и утопили. Князя Телятевского заставили принять постриг в Троице-Сергиевом монастыре. Шаховского посадили в тюрьму, из которой ему удалось бежать и присоединиться к новому Лжедмитрию.

После взятия Тулы царь Василий с триумфом вернулся в Москву. Он чувствовал себя героем и победителем, доказавшим всем, что достоин царского престола. На радостях он наградил наиболее отличившихся воинов и отправил их по домам на отдых. Все надеялись, что с врагами покончено раз и навсегда и вновь браться за оружие придется не скоро. Жалкий обманщик, засевший в Орле с горсткой сторонников, никого не беспокоил.

Упрочивший свое положение Василий решил наконец-то устроить личную жизнь и жениться, ведь уже давно пора было подумать о сыне-наследнике. Он не стал организовывать традиционный смотр невест, поскольку царское сердце давно покорила молодая княжна Екатерина Буйносова-Ростовская, дочь его приятеля боярина Петра Ивановича Буйносова-Ростовского, погибшего от рук «царевича Петруши». Девушка происходила из знатного рода ростовских Рюриковичей, была хороша собой и отличалась благонравием. Конечно, некрасивый старик вряд ли мог ей понравиться, но противостоять искушению стать царицей и получить надежную опору в лице мужа-государя она не смогла. Поэтому Екатерина тут же дала согласие и по совету жениха даже сменила свое не столь распространенное в то время имя на более привычное — Мария.

Со свадьбой тянуть не стали и сыграли ее 17 января 1608 года. Венчание в Успенском соборе совершил сам патриарх Гермоген, который до того не раз советовал царю жениться. В церемонии приняли участие и царские родственники, и весь цвет московской знати. Посаженым отцом стал младший брат царя И. Шуйский, посаженой матерью — жена среднего брата Екатерина Григорьевна. Сам же Д. И. Шуйский почему-то не был приглашен вовсе. Главным распорядителем на свадьбе — тысяцким был Ф. И. Мстиславский, дружками жениха — М. В. Скопин-Шуйский и И. Ф. Ерюк-Колычев, дружками невесты — князь И. А. Хованский и И. М. Пушкин, возможно входившие в число ее родственников. У коня жениха было велено ехать князю И. М. Воротынскому, который вскоре женился на сестре царицы Марии. Сани невесты сопровождал ее родственник, князь В. М. Лобанов-Ростовский. По случаю торжества дядя царицы,В. И. Буйносов-Ростовский получил боярство, а ее юный брат был приближен ко двору.

Понимая, что не слишком-то подходит в женихи для молодой девушки, В. И. Шуйский сбрил свою седую бороду и нарядился в роскошный наряд, хотя прежде отличался скупостью и одевался довольно скромно. Он стал устраивать во дворце веселые празднества, развлекался вместе с женой охотой и загородными поездками, посещал имения друзей, где для него накрывали пиршественные столы, и одаривал юную красавицу ценными подарками, чем окончательно истощил царскую казну. Все современники отметили, что некогда суровый и даже угрюмый нрав государя после женитьбы изменился к лучшему. Судя по всему, этот брак оказался удачным: Мария очень уважала Василия Ивановича, активно помогала ему в трудные времена (в частности, вместе с матерью спарывала драгоценности с одежды прежних царей, чтобы муж имел средства для платы воинам-наемникам и служащим приказов) и даже родила двух девочек — Анну и Анастасию, которые умерли в младенчестве.

Наслаждаясь семейным счастьем, царь Василий не хотел и думать о том, что новый враг медленно, но верно приближается к Москве. Несомненно, в столице знали о том, что многие западные и юго-западные города продолжают бунтовать, что авантюра второго Лжедмитрия не умерла и что сам он находится в Орле, однако никаких мер против него не предпринимали. Более того, дворянам, входившим в царское войско, было позволено жить в своих имениях. Москву же оборонять было почти некому, не были созданы и оборонительные заслоны на подступах к ней. Видимо, В. И. Шуйский слишком уверился в своей силе и полагал, что подданные не поверят, что очередной самозванец — это истинный царский сын или прежний «царь Дмитрий». Однако, как показало время, правда уже не была нужна никому. Каждый выбирал того государя, службу которому считал для себя более выгодной. При этом «законность» или «незаконность» правителя никого не интересовала. Царь Василий, вовремя не поняв этого, вновь оказался в очень тяжелом положении.

Вдохновители новой самозванческой авантюры, учитывая то, что первого Лжедмитрия сразу же отождествили с Григорием Отрепьевым, на этот раз выбрали на роль «царя Дмитрия» такого человека, который абсолютно никому не был известен. Подлинное его имя так и осталось загадкой. Скорее всего, он был просто безвестным бродягой, которого в пышных царских одеждах не смогли опознать видевшие его прежде люди. Правда, современники высказывали ряд предположений на этот счет. Одни полагали, что он был из числа московских подьячих, бежавших после свержения Лжедмитрия I на запад. Другие считали его школьным учителем Богданкой из Шклова, который в поисках заработка скитался по литовским городкам и имениям шляхтичей.

Не имея достаточных средств к существованию, он и зимой, и летом ходил в ветхом кожухе и шапке, пошитой из бараньей шкуры. При этом он был довольно хорошо образован для своего времени: умел писать скорописью, прекрасно знал Священное Писание, был способен произносить пространные речи и неплохо ориентировался в создавшейся в России обстановке. Словом, на роль восставшего из пепла «царя Дмитрия» он вполне годился, хотя на Григория Отрепьева не походил совершенно: был выше ростом, худощав, темноволос, лицо имел удлиненное, с крупными круглыми глазами, крючковатым носом и маленьким чувственным ртом. Из-за такой внешности некоторые современники считали его евреем.

История превращения бродяги в «царя» довольно примечательна. В мае 1607 года в Стародубе появился незнакомец, вызвавший подозрение у местных воевод. Они схватили его и начали с пристрастием допрашивать. К их удивлению бродяга назвался Андреем Нагим — родственником первого самозванца, якобы спасающимся от преследований