— Конечно.

— Ну хорошо. Теперь, сматываемся отсюда. Кстати, посмотри-ка на авиетку…

— Куда?

Очевидно, выполняя приказание профессионала, громила и в самом деле попытался рассмотреть, что там происходит с их средством передвижения. Глупец, он, похоже был совсем зеленым, поскольку не знал об одной очень скверной привычке профессионалов.

Раздавшийся почти тотчас резкий вскрик и стук упавшего на мостовую тела, подтвердил мои предположения. Профессионалы не любят оставлять в живых тех, кто видел их за работой. Особенно, если вероятность что свидетель проболтается достаточно велика. В случае с громилой, она была почти стопроцентная. Оставь профессионал его в живых, тот рано или поздно попал бы в руки мусорщиков. Такова участь всех этих крутых ребят. Рано или поздно, они, благодаря своей безграничной тупости попадают в руки мусорщиков, а уж там… Ну конечно, желая спасти свою шкуру от тюрьмы, он будет хвататься за любую соломинку и неизбежно начнет выбалтывать все что знает, будет рассказывать все, что могло бы заинтересовать мусорщиков.

Кстати, чем профессионал его прикончил?

Ответ на этот вопрос я получил почти тотчас.

Профессионал подошел ко мне. Падая на мостовую, я оказывается, каким-то образом успел подогнуть под себя правую руку. Теперь, для того чтобы ее высвободить, профессионалу пришлось меня резко приподнять и вновь опустить на мостовую. Этого хватило для того чтобы я увидел его ноги.

Вот только, ничего в них особенного не было. Самые обычные ноги, ботинки, брюки…

Между тем, профессионал что-то сделал с моей правой рукой. Я мог бы поклясться что он вложил в нее тот предмет, которым был убит громила. Что это может быть? Нож? Если так, то мой противник консерватор. За последние пятьдесят лет было придумано множество компактных и относительно простых в обращении приспособлений с помощью которых любой желающий мог лишить кого-нибудь жизни. Таким образом, мода на ножи среди представителей криминального мира почти прошла.

Да, наверное, это нож.

Немного постояв надо мной, видимо, еще раз прикидывая все ли он сделал правильно, убийца издал какой-то горловой звук, видимо означавший полное удовлетворение, и неторопливо пошел в ту в сторону, в которой стояла авиетка.

Итак, мавр сделал свое дело, мавр должен удалиться. Со спокойной совестью, будь она неладна.

Хлопнула дверца авиетки, потом послышалось тихое урчание мотора. Еще немного погодя авиетка взлетела.

А я остался. Ждать. Неизвестно чего.

Хотя, почему — неизвестно? Известно, очень даже известно. Не надо обладать чрезвычайно развитым воображением, для того чтобы угадать, что сейчас произойдет.

Гораздо интереснее — другое. Зачем тем, кто нанял этого профессионала, надо было оставить меня в живых? Зачем, надо пускаться во все тяжкие, вместо того, чтобы приказать все тому же профессионалу, лишить меня моей драгоценной жизни, за которую я последние сутки дерусь словно крыса, которую загнали в угол?

Вот вопрос, так вопрос.

Кстати, почему бы не попытаться его обдумать именно сейчас? Все равно, больше делать совершенно нечего. Можно еще попробовать погадать для чего профессионал проделал со мной все эти манипуляции. Хотя, чего уж там гадать? И так, все ясно. Минут через двадцать приедут мусорщики, и в конечном счете, я все-таки попаду в их управление.

Да, да, как раз туда, куда и хотел попасть. Вот только, я должен был появиться там не в качестве схваченного на месте преступления убийцы, а в качестве потерпевшего у которого украли тело. И разница между этими двумя статусами довольно большая.

Мысленно еще раз чертыхнувшись, я попытался найти хоть какие-то объяснения тому, что меня оставили в живых. Однако, думалось мне на эту тему без большого энтузиазма. Это происходило потому, что мысли мои почему-то все время возвращались в неминуемому приезду мусорщиков.

Они конечно приехали. Причем, случилось это минут на пять раньше чем я рассчитывал. Мусорщиков было двое и действовали они довольно расторопно, словно все знали заранее.

Хотя, о чем это я? Конечно, по крайней мере один из них знал наверняка, что именно он должен увидеть. А может быть и оба.

Выгрузившись из авиетки, мусорщики подошли ко мне и после совсем крохотной паузы, понадобившейся, очевидно, для того чтобы осмотреть место побоища, приступили к делу.

— Ага, — сказал один из них. — Еще одно убийство. Подскажи мне, Ганелон, кажется, это уже шестое за неделю?

— Седьмое.

Голос у Ганелона напоминал скрипенье несмазанной телеги.

Очень милый голос. Как раз таким и нужно кричать, что сопротивление бесполезно, что все кто надо, окружены кем надо и что вот сейчас, обладатель этого голоса, вышибет одному козлу все мозги, а потом заставит его же, эти самые мозги слопать.

— Посмотрим как он выглядит?

— Конечно. Учти, это — искусственный. Будь поосторожнее. Запросто может выкинуть какую-нибудь штучку. Они такие, эти искусственные. Кто знает, может он напичкал свое тело всякими приспособлениями и теперь, только и ждет случая их применить?

— Тут ты загнул. Имей он возможность хоть что-то сделать, уж наверняка постарался-бы наладить отсюда ноги. Зачем ему было дожидаться нашего приезда?

— А если ему захотелось присоединить к своей коллекции трупов парочку мусорщиков?

Я удивился.

О какой коллекции трупов они говорят? Откуда она взялась? И при чем тут я?

— Тогда, может быть, для начала продырявим ему ногу или руку? Он будет знать что с нами шутки плохи, а мы будем уверены что он станет вести себя вполне лояльно. Когда приедем в управление, скажем что он оказал сопротивление, вот и пришлось его стреножить. Глядишь, еще получим премию за задержание особо опасного преступника.

— А если у него где-то там вмонтирован записывающий аппарат? Такое уже бывало. До суда он будет вести себя паинькой, а потом, в нужный момент покажет судье запись. И все! Его отпустят, а нами займутся всерьез. Нет, раз он искусственный, давай все делать как положено, по закону.

— Ну хорошо, по-закону, так по-закону.

Меня перевернули на спину и наскоро провели надо мной обряд задержания. Ничего особенного в нем не было. Все тот же старый, по-моему почти не изменившийся за последнюю сотню лет, текст в котором упоминается о правах, о каком-то звонке, каком-то адвокате, и прочая лабуда.

— Уф, кажется все, — сказал Ганелон.

Теперь, по крайней мере я их видел. Ганелон был под стать своему голосу. Этакая видеофонная будка, одетая в мундир, увешанная словно новогодняя елка инструментами с помощью которых можно кого угодно, за очень короткое время сделать инвалидом.

Второй был помельче. Недостаток массы в нем компенсировался жутко подлым видом. Работа коммивояжера способствует некоторому знанию человеческой натуры. Так вот, если я хоть что-то понимаю в людях, то этот тип был вполне способен, после службы, ради развлечения, выходить на ночные улицы и вспарывать животы жрицам любви.