– Не зажигать света! Помните, что мы в поле зрения неприятеля. Спичка может погубить целую часть, – драматически объявил лейтенант, отдав приказание разбить палатки.

Когда палатки были готовы, люди столпились вокруг них в холодном, белом, все более густевшем тумане, уничтожая свои холодные пайки. Повсюду раздавались ропщущие, ворчливые голоса.

– Пойдем-ка внутрь, Крис, пока кости не вымерзли окончательно, – сказал Эндрюс.

Часовые деловитым шагом ходили взад и вперед, время от времени подозрительно заглядывая в лесок, где стояли грузовики.

Крисфилд и Эндрюс поползли в свою маленькую палатку и завернулись в одеяла, изо всех сил прижимаясь друг к другу. Вначале им было очень холодно и твердо, и они беспокойно вертелись, но постепенно теплота их тел согрела тонкие одеяла, и мускулы начали отходить. Эндрюс заснул первым, а Крисфилд еще долго лежал, прислушиваясь к его глубокому дыханию. Лицо его хмурилось. Он думал о человеке, который прошел мимо поезда в Дижоне. Последний раз он видел Андерсона в учебном лагере. Тогда он был еще только капралом. Крисфилд хорошо помнил день, когда Андерсон получил повышение. Это случилось вскоре после того, как Крисфилд замахнулся на него ножом раз ночью в бараках. Какой-то парень как раз вовремя удержал его за руку. Андерсон немного побледнел тогда и отошел. Но с тех пор он никогда не говорил с Крисфилдом ни слова. Лежа с закрытыми глазами, тесно прижавшись к обмякшему, сонному телу Эндрюса, Крисфилд ясно видел перед собой лицо этого человека, брови, сходящиеся на переносице, и челюсть, всегда черноватую от густой бороды или синюю после бритья. Наконец, напряжение его мозга ослабело; минуту он еще думал о женщинах – о белокурой девушке, которую видел из поезда, – но внезапно навалившийся сон одолел его, и все погрузилось в теплую, мягкую черноту; он засыпал, чувствуя только холод с одного бока и теплоту от тела товарища с другого.

Среди ночи он проснулся и выполз из палатки. Эндрюс вышел за ним. Их зубы стучали, и они старались размять свои онемевшие ноги. Было холодно, но туман исчез. Звезды ярко горели. Они отошли в поле подальше от кучи палаток.

Из лагеря доносился шорох и громкое дыхание спящего полка, точно там спало стадо животных. Где-то резко булькал ручей. Они напрягали слух, но не могли различить пушек. Они стояли рядом, глядя вверх на множество звезд.

– Это Орион, – сказал Эндрюс.

– Что?

– Эта куча звезд вон там называется Орионом. Видишь? Говорят, что они похожи на человека с луком, а мне они всегда напоминают молодца, шагающего через небо.

– Ну и звезд же сегодня, правда! Черт, что это?

За темными холмами поднялось и опустилось зарево, напоминающее пламя кузницы.

– Там, должно быть, и есть фронт, – сказал Эндрюс, вздрагивая.

– Уж завтра узнаем.

– Да, завтра вечером мы уже будем кое-что знать о нем, – сказал Эндрюс.

Они стояли некоторое время молча, прислушиваясь к шуму ручья.

– Господи, тишина-то какая! Не может быть, чтобы это был фронт. Понюхай-ка!

– Что это?

– Да как будто яблочным цветом откуда-то потянуло… Черт, давай-ка полезем обратно, пока одеяла не простыли.

Эндрюс все еще смотрел на созвездие, которое он называл Орионом.

Крисфилд потянул его за руку. Они снова поползли в свою палатку, завернулись вместе и немедленно заснули тяжелым сном.

Перед Крисфилдом, насколько хватал глаз, виднелись под разнообразными углами ранцы и головы в фуражках, покачивающиеся в такт быстрого марша. Мелкий теплый дождь смешивался с потом, катившимся по лицам. Колонна давно уже двигалась по прямой дороге, взрытой тяжелыми грузовиками. Поля и изгороди, покрытые массой желтых цветов, уступили место обсаженному тополями шоссе. Светлые мокрые стволы и негнущиеся зеленые ветки тянулись мимо так же бесконечно, как бесконечен был беспорядочный топот ног и звяканье амуниции, отдававшиеся в ушах.

– Послушай, к фронту мы идем, что ли?

– Разрази меня на месте, если я знаю!

– Никакого фронта тут и в помине нет! – Замечания коротко вырывались сквозь тяжелое дыхание.

Колонна отклонилась к краю дороги, чтобы пропустить вереницу грузовиков, ехавших навстречу. Крисфилд чувствовал, как тяжелая грязь обдавала его, когда грузовики один за другим с грохотом проезжали мимо. Он пробовал стереть ее с лица мокрой рукой, но песок оцарапал ему кожу, смягчившуюся от дождя. Он долго и плаксиво бранился вполголоса. Винтовка казалась ему тяжелой, как железный брус.

Они вошли в деревню из оштукатуренных деревянных домов. Через открытые двери виднелись уютные кухни, в которых блестели медные кастрюли, и полы, выложенные чистым красивым кирпичом. Перед некоторыми домам цвели маленькие садики, полные крокусов, гиацинтов и буковых кустов, блестевших темной зеленью на дожде. Они прошли через площадь, вымощенную маленькими желтыми закругленными булыжниками, мимо серой церкви со стрельчатой аркой над папертью и кафе с выведенными над дверьми их названиями. Мужчины и женщины выглядывали из дверей и окон. Колонна заметно замедлила шаг, но продолжала двигаться, а когда дома поредели и стали попадаться по дороге все дальше и дальше друг от друга, надежда солдат на остановку исчезла. Беспорядочный топот ног по вымощенной камнем дороге оглушал их. Ноги казались свинцовыми, как будто вся тяжесть ранца переместилась с них. Плечи, натертые до мозолей, начинали размягчаться и зудеть от непросыхающего пота. Головы поникли. Глаза каждого были прикованы к каблукам шедшего впереди него человека, поднимавшимся и опускавшимся до бесконечности. Маршировка превратилась для каждого солдата в личную борьбу со своим ранцем, который, казалось, ожил и обратился в какое-то жестокое и сильное существо, стремившееся уничтожить человека.

Дождь прекратился, и небо немного прояснилось; оно начало окрашиваться в бледный желтоватый тон, как будто облака, скрывавшие солнце, сделались прозрачнее. Колонна остановилась у группы ферм, разбросанных вдоль дороги. Люди растянулись во всех направлениях по краям дороги, закрывая яркую, зеленую траву грязным цветом своего обмундирования.

Крисфилд лежал в поле, возле дороги, погрузив свое разгоряченное лицо в мокрые побеги клевера. Кровь 'стучала у него в ушах. Казалось, будто руки и ноги его вросли в землю, и он никогда не будет снова в состоянии двигать ими. Он закрыл глаза. Постепенно по его телу начала прокрадываться холодная дрожь. Он сел и высвободил руки из ремней своего ранца. Кто-то протянул ему папиросу, и он втянул в себя немного едкого приятного дыму.

Эндрюс лежал рядом с ним, положив голову на ранец, и курил. Голубые глаза его странно выделялись на пылающем, красном, обрызганном грязью лице.

– Я почти что выдохся, – сказал Эндрюс.

Крисфилд заворчал. Он жадно накинулся на папиросу. Раздался свисток.

Люди медленно поднимались с земли и строились, сгибаясь под тяжестью своей амуниции. Роты двинулись поодиночке. Крисфилд услышал, как лейтенант говорил сержанту: