На бывшей (и будущей) Тверской мы и с бабушкой раньше гуляли. Помню своё первое впечатление весной пятьдесят седьмого. Тогда здесь тусовалось очень много так называемых стиляг. Раньше я читал, что стиляги – продукт середины шестидесятых. Оказалось, мода носить укороченные брюки-дудочки и яркие галстуки появилась гораздо раньше. Почему-то спустя два года стиляг на Горького почти не встречалось. Это не могло меня не заинтересовать.

– Наши парни считали, что подражают американской молодёжи, – охотно стал пояснять Алексей, отвечая на мой вопрос. – А во время Всемирного фестиваля неожиданно выяснилось, что тамошняя молодёжь предпочитает скромные хлопчатые штаны синего цвета. Кроме того, ярких оранжевых и прочих расцветок галстуков американцы не носят.

– А эти? – кивнул я на группку стиляг, пристроившихся неподалёку на скамейке.

– Провинциалы, недавно приехавшие в столицу. Их как раз таки можно зарисовать.

Мои наброски Алексей обычно забирал. Трудно сказать, для чего их могли использовать. Это же не фотографии, похожесть довольно условная. Или это меня таким образом ненавязчиво натаскивали на нужную деятельность? В общем, КГБ вёл какие-то свои игры. Меня это несильно волновало, главное, я тренировался в рисунке, повышал свой художественный уровень и не торопился в школу.

Светочка Романова забегала пару раз узнавать о моём самочувствии, я ей показал рентгеновский снимок и наплёл нечто умное. Типа я такой больной, такой больной, что никак не могу в школу ходить! От визитов одноклассников отбрыкался, поведав о специальных дневных процедурах. На самом деле я уже вовсю восстанавливал умение рисовать карандашом. Натурщики у меня были прежние, все опытные и терпеливые.

Олег и Миша всё же пришли проведать. Зверев пересказал то, что я уже знал, и сообщил, что Скворец (в смысле Леночка Скворцова) классная! Он ей по спине портфелем стукнул, а она даже не обиделась. Ого! Неужели первая любовь и первые симпатии намечаются? Не рано ли? Миша был более интеллигентен в своих суждениях и высказываниях по отношению к женскому полу. Деликатно уточнил, не имею ли я виды на Свету? Так-то он с ней по-прежнему сидит за одной партой, но решил узнать моё мнение. Про что именно, я не понял. Миша пояснил, что мама ему сказала, нельзя терять время. Женщины со временем умнеют и шансов с каждым годом становится всё меньше. Нужно столбить заранее ту, что понравилась. Я чуть не ляпнул: «Совет вам да любовь». Вовремя сдержался, вспомнив, что передо мной дети. По поводу того, когда я вернусь в школу, ответил нечто неопределённое, у меня другие планы и заботы.

В четверг первого октября мы поехали знакомиться с директором художественного института и демонстрировать меня в роли юного дарования. Алексей тащил все мои принадлежности: планшет с натянутым ватманом, сумку с красками и папку с акварельными листами. Я шёл налегке, выслушивая последний инструктаж дяди Вовы.

– Саша, ты сам определяешь, что будешь рисовать, – пояснял он. – Не стесняйся, ничего не бойся. Фёдор Александрович в курсе, он будет нас сопровождать.

Модоров Фёдор Александрович, директор института, оказался мужчиной колоритным. И бас имел такой, как у певца. Ни иронии, ни насмешки во взгляде. Мне руку пожал, спросил, в класс рисунка или живописи я хочу идти.

– Рисунок, – попросил я, разглядывая этого дядьку.

Не припомню такого художника, и это притом, что историю искусства советского периода я хорошо изучал. Скорее всего Модоров прославляет в своих работах передовиков, пишет работы с Лениным и коммунистами. Поощряемые в это время картины, на этом творчестве многие поднялись, но так и не остались в памяти потомков.

– Первый курс? – уточнил у меня директор и, получив утвердительный кивок, предложил зайти в класс, где сейчас рисуют натюрморт с капителью.

– Лучше гипсовую голову – попросил я.

Оказалось, есть и такая постановка. В одной из аудиторий рисовали Давида и Антиноя. Студенты разделились на две группы, выбрав на своё усмотрение гипсовую голову. Наше появление вызвало некоторое оживление у присутствующих. Фёдор Александрович кивнул преподавателю и пояснил причину такого паломничества на урок.

– Пусть мальчик выбирает, – не стал возражать преподаватель.

Мой выбор пал на Антиноя. Сколько раз я его в прошлой жизни рисовал, уже и не припомню! И на данный момент мне было проще всего изобразить эту гипсовую голову.

Пока Фёдор Александрович доводил до сведения студентов, что здесь намечается, я взял стоящие у стены стулья и потащил на выбранное место. Мольберт для меня был слишком большим. Да и не увижу я ничего за спинами студентов. По этой причине нагло расположился впереди всех, поставив один стул как подставку для планшета и сев на второй. Алексей, будто адъютант, отрепетированным жестом протянул мне два карандаша и резинку.

Директор как раз закончил своё выступление, и студенты сосредоточили всё внимание на мне. Те, что рисовали Давида, отвлеклись и столпились позади мольбертов. Мне же на такое обилие зрителей было наплевать. Привык за три года не обращать внимания. Важно сейчас не опозориться. Вообще-то главное не показать, что я где-то учился. Мол, самородок в чистом виде. Потому исключительно тонально-живописный метод. Никакого конструктивного подхода, демонстрации знаний симметрии и тому подобного.

Привычным жестом я начал растирать грифель мягкого карандаша между пальцами. Тишина за спиной стал оглушительной. Все ждали с большим вниманием.

Лёгким движением указательного пальца наметил верхнюю часть головы, затем уровень подбородка. И погнали! В начале работы я немного расфокусировал зрение, чтобы передать исключительно свет и тень. Спустя несколько минут у меня на листе появился узнаваемый силуэт головы Антиноя. Со стороны послышались сдержанные вздохи и замечания. В общем, конкретно этим студентам учебный процесс я немного подпортил. Своими работами они уже не могли заниматься. Сидели, стояли, раскрыв рты, и наблюдали за моими действиями. Какими бы они не были успешными и талантливыми, но это всего лишь первый курс, а я буквально на их глазах творил настоящее чудо!

До конца урока я успел выполнить рисунок неплохого качества. Штриховкой можно ещё доработать, но передо мной стояла иная задача – поразить и удивить. И не студентов, а главу института. Мне необходимо в будущем получить доступ в это заведение и желательно по моим правилам. Удивить и ошеломить получилось. Директор выглядел потрясённым. Одно дело выслушивать пожелание подполковника КГБ, а другое – увидеть своими глазами всё, о чём говорилось.

– Очень неплохо, очень, – поставил моё творение у стены Фёдор Александрович и отошёл на пару шагов. – Сколько Саше лет?

– Восемь лет, – ответил за меня куратор.

– Восемь лет… – продолжал разглядывать рисунок директор. – Чувствуется опытная рука, свой стиль и уверенность в каждом движении.

– Он много рисует. Одну-две работы в день, – просветил Алексей.

– Нашим студентам такое усердие не помешало бы, – вклинился в разговор преподаватель группы.