В своих воспоминаниях отец написал об этом эпизоде: «За короткое время войны я увидел много трогающих сердце сцен… Но, пожалуй, впервые я был тронут так глубоко обликом этой девочки на переднем крае, почти ребенка, смущенной, что не успела заштопать пробитую немецкими пулями шинель».

В боях на Курской дуге Машенька, спасая раненого офицера, гранатой остановила фашистский танк, надвигавшийся на них, но в то же мгновение рядом разорвался снаряд. Осколок ударил ей в сердце. Она упала, прикрыв собой лейтенанта. Раненый остался жив, а она, наверное, даже не почувствовала боли.

В 60-е годы отец проходил службу в Киевском военном округе. Часто приезжая в столицу Украины, он побывал в родном селе Маши, о которой всегда помнил. Однажды, в разговоре с украинским поэтом Максимом Рыльским, отец сказал: «Некоторые полагают, что генералу со своего КП отдельного солдата не разглядеть. Это неверно: генерал тоже был солдатом, и для обоих слова присяги есть мера жизни и высший закон. Именно потому, что мне были видны и остались памятными дела отдельных солдат, следует сказать о них благодарное слово. Этого слова заслуживает и Машенька из Мышеловки».

Отец выполнил своей долг перед юной разведчицей и санитаркой, любимицей своих гвардейцев. Он написал о ней повесть, которая так и называется – «Машенька из Мышеловки». Его венок-повесть в память о Маше не осталась незамеченной. По этой книге был снят художественный фильм «Нет неизвестных солдат».

8 мая 1965 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР Марии Боровиченко присвоено (посмертно) звание Героя Советского Союза. Ее именем названа улица в Киеве, по которой она ходила в школу, а возле нее земляки поставили ей памятник.

Как показали дальнейшие события, войска фронта оказались не в состоянии долго сдерживать противника, а тем более наступать. Но своим порывом они намного продлили киевскую оборону, которая продолжалась 83 дня. И не их вина, так же как и не вина других соединений и командования Юго-Западного фронта, в том, что большинству защитников города пришлось заплатить слишком высокую цену за промедление с организованным отходом, который был необходим ради спасения войск и гражданских людей.

В боях за Киев гитлеровцы потеряли 10 дивизий, много танков и другой техники. Начальник генерального штаба германской армии генерал-полковник Гальдер назвал битву под Киевом «величайшей стратегической ошибкой в восточном походе». Откуда, казалось бы, такая суровая оценка? Ведь город был вскоре захвачен немцами. Со всей ясностью ответил после войны на этот вопрос другой участник тех событий – генерал Бутлар, написав, что в результате упорного сопротивления Красной армии, на которое натолкнулись фашистские войска под Киевом, «немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу».

Безуспешные попытки овладеть Киевом вынудили гитлеровское командование серьезно изменить свои первоначальные планы. Воспользовавшись тем, что танковая группа Клейста захватила плацдарм на левом берегу Днепра южнее Киева, они повернули ее на север. Навстречу им с севера на юг двинулись 2-я полевая армия и танковая группа Гудериана, снятые с московского направления. Это означало реальную угрозу окружения всего Юго-Западного фронта. Стрелы немецкого кольца должны были замкнуться в районе Конотопа.

Именно туда, в район Конотопа, в конце августа был выведен в резерв 3-й воздушно-десантный корпус, вошедший теперь в состав 40-й армии генерала К.П. Подласа. Уже через несколько дней всему корпусу, включая подчиненных Родимцева, придется пройти через такие испытания, которые еще недавно они и представить себе не могли. Определение положения корпуса словом «резерв» скоро никто даже не вспомнит. Это оказалось самое пекло.

На 40-ю армию обрушился основной удар танков Гудериана. 3 сентября отец получил приказ командарма занять своей бригадой оборону на реке Сейм. Утром следующего дня отцу позвонил назначенный командиром корпуса полковник И.И. Затевахин и сообщил, что главный удар, вероятнее всего, придется по его бригаде, пообещав прислать на помощь роту танков.

О том, в каких условиях им пришлось сражаться на этом рубеже, отец впоследствии вспоминал: «Я знал, что и у Затевахина, и у командующего армией, да, пожалуй, и у штаба фронта резервов нет. Рота танков – так рота танков. И на том спасибо!

Начальник штаба бригады Борисов доложил: левее нас 21-я армия ведет тяжелые бои с превосходящими силами противника, а на нашем правом фланге образовался разрыв в 40 километров. На вопрос о том, как он оценивает обстановку, Борисов ответил:

– Я думаю, наконец-то сбудется мечта наших десантников. Мы наверняка будем драться в тылу противника. И не придется нам на ТБ-3 в воздухе болтаться и собирать бойцов после приземления… Воюй себе в тылу противника сколько твоей душе угодно!

Комиссар Чернышев, казалось, не понял шутки…

Меня не раз спрашивали, какой смысл было держать оборону нашей бригаде на главном участке прорыва танковых войск Гудериана, на Сейме, при более чем 30-кратном превосходстве противника.

Я обычно отвечал так:

– Во-первых, Гудериан нам не докладывал, что он будет наступать именно здесь. Во-вторых, есть суровые законы войны – стоять там, где тебя поставили. Даже если ты не уверен, что останешься жив. В-третьих, за два дня боя мы нанесли противнику значительный урон, уничтожив около двух тысяч солдат и офицеров и свыше 30 танков».

После полудня 8 сентября, когда немецкие войска наладили переправы через Сейм, их авиация принялась обрабатывать позиции бригады. По рассказам отца, такой ожесточенной непрерывной бомбежки они на себе еще не испытывали. Она продолжалась более четырех часов. За все это время выйти из укрытий было физически невозможно. Отец и несколько штабных офицеров оказались почти погребенными заживо в обрушенном блиндаже, задыхаясь в дыму и пыли. Некоторых людей засыпало землей так, что их пришлось откапывать из песка и приводить в чувство, а потом всем вместе расчищать вход в блиндаж, который сровняло с землей. Но больше всего отца беспокоила мысль о том, что же происходило на передовой. Из полученных сообщений стало ясно, что бригада удержала позиции, но потери были большими…

Наутро следующего дня все повторилось сначала. С той только разницей, что, не дожидаясь окончания авиационного налета, по нашим позициям ударила немецкая артиллерия. Весь передний край утонул в тучах пыли и дыма. За это время 3-я танковая дивизия Моделя и части 2-й полевой армии форсировали Сейм и двинулись в направлении Конотопа. Лавина танков и мотопехоты шла прямо на позиции бригады.

Десантники дрались умело и бесстрашно, но их ряды таяли, и Родимцев ничем не мог помочь своим батальонам – ни людьми, ни техникой. Попытка сманеврировать имеющимися силами провалилась – под ураганным огнем на открытой местности бойцы не смогли пройти ни шагу. Даже в одиночку, маскируясь, передвигаться было невозможно. Оба связиста, посланные восстановить связь, не вернулись. В бой было брошено все, что можно, но силы были слишком неравны. Отбивая непрерывные атаки, полностью погиб 4-й батальон капитана Пастушенко. Оборона на этом участке перестала существовать. И только после этого враг открыл себе дорогу на Конотоп.