– Екатерина Георгиевна, – подполковник постучал по коробке папирос. – Это, я так понимаю, на память?

– С чего вы взяли? Мы здесь, очевидно, надолго.

Макаров вздохнул:

– Конечно, Катя. На всякий случай – успеха. Желаю искренне.

Катя глянула из-под ресниц:

– Выздоравливайте.

– Благодарю. Последний вопрос. Катя, что-то изменится?

– Еще бы. Всегда что-то меняется. Но никогда не меняется необратимо. Всего хорошего, Алексей Осипович.

Рыцари-конвоиры покуривали у распахнутого окна, вежливо и едко обсуждали какой-то бой под Лозовой, в котором посчастливилось участвовать троим из четверых присутствующих. Кажется, обсуждение того сражения занимало все свободное время конвоиров. Упертые ребята, но сдержанные.

Прот сидел в кровати с донельзя измученным видом. Рука на перевязи, рожица капризная. Вита кормила его с ложечки, мальчик страдальчески глотал наваристый супчик.

– Вот еще новости, – сказала Катя. – Совсем расслабился? Может, соску дать?

– Для тайности, – сумрачно прочавкал мальчик. – Сами велели.

– Это ты от Виты конспирируешься? Она тебе «уточку» уже подносила? – жестокосердечно поинтересовалась Катя.

Прот поперхнулся, вытащил руку из перевязи и забрал миску.

– А мне не важко было, – сказала Витка.

Прот выздоравливал со страшной быстротой. Вчера вечером Кате пришлось хамски выставить врача. К мальчику и так имелось слишком много вопросов. Только под предлогом тяжелейшей травмы и глубокого психического потрясения еще удавалось от посетителей отбиваться. Если узнают, что перелом за два дня сросся, придется от любопытствующих отстреливаться.

– Когда, Екатерина Георгиевна? – спросил Прот, облизывая ложку.

– Да сегодня. Чего тянуть? Тем более оказия подворачивается. Ты в порядке?

– Здоров, насколько мне, убогому, позволено. – Прот вздохнул. – А мне так хорошо никогда не было. Кровать чистая, кормят с ложечки.

– Ага, часовые охраняют, – Витка налила молока. – Тикать потребно. И сроки прошли. Не дождутся ведь наши. А, Катерина Еорьевна?

– Мы немножко наверстаем. – Катя глотнула молока. – Надеюсь, парни нас дождутся. Рванем сегодня по холодку. Сувениры только заберем и шмотки. Прот, ты бы к подполковнику зашел. Повисни на Вите и добреди, шатаясь. Поправь ему маленько руку, если не сложно.

Мальчик и Вита переглянулись.

– Да не спала я с ним! – разозлилась Катя. – Что у вас за мысли пошлые? От горшка два вершка, а туда же. Если западло, так не ходи. Подполковник нам как-никак помог. Если и «стучал» кому, то вполсилы.

– Да что вы, Екатерина Георгиевна, ругаетесь. Мне все равно погулять нужно. Вита, ты меня поддержишь?

Катя ухмыльнулась им вслед. Ожил великий провидец. Нравится ему нежная девичья опека. Ну-ну. А ночь между тем веселенькая предстоит. Удрать из-под надзора и выдернуть мальчишку из госпиталя – это только полдела. Нужно еще сквозь оцепление на вокзале пробраться. С чекистами без свидетелей наконец удалось переговорить. Ксива, так предусмотрительно спрятанная в обивке дивана и вовремя извлеченная, свое дело сделала. Конечно, полностью не поверили, но Прот исключительно соблазнительной добычей товарищам видится. ЧК про мальчика почти ничего не знает, одни слухи. И вдруг удача сама в руки идет. Через несколько часов траурный поезд с гробом вождя революции под охраной «Красного путиловца» уходит на Москву. Второй бронепоезд – «Боец революции», сегодня торжественно переименованный в «Борца за свободу товарища Троцкого», пойдет на юг, на Одессу. Повезет директивы 2-й армии и специальных представителей «Всероссийского переговорного комитета». Местечко и для контрабандных пассажиров найдется. Даже и отсутствующую часть «Группы Особого отдела отдельного полка им. Парижских коммунаров» согласны захватить по пути. Полк, когда-то насчитывавший аж сто тридцать человек, разгромлен еще весной, и проверить в пути подлинность «группы Особого отдела» у чекистов возможности не будет. До Одессы проверку отложат. Эх, Одесса, жемчужина у моря. Отправить ребят за кордон, а там и домой можно.

– Молодцы, ребята! За Советскую власть всем беднякам биться надо! И «красные дьяволята» – хорошая кличка, лишь бы не белые.

П. Бляхин. «Красные дьяволята»

Молодая Россия вся вошла с нами в огонь. Необычайна, светла и прекрасна была в огне эта юная Россия. Такой никогда и не было, как та, под боевыми знаменами, с детьми-добровольцами, пронесшаяся в атаках и крови сияющим видением.

А.В. Туркул. «Дроздовцы в огне»

– Напрасно ждем. Даже если у НЕЕ получится, ОНА дальше пойдет, возвращаться не станет. Что мы ЕЙ? Ботва отрубленная.

Когда Герман злился, лицо у него становилось острым, как клюв молотка каменщика. Даже интересно, так нормальный парень, умный, толковый, и нате – брюзга остроносая. Психует. Ждет командиршу как архангела небесного, надеется отчаянно и притом бормочет склочно, разве что открытым матом Катерину не поминает. Одно слово – интеллигенция. И сам себе в жизни не признается, а уж другие и не суйтесь.

– Не заводись, – мирно сказал Пашка. – Придет. Не она, так ребята. Они-то уж точно про нас не забудут. Такой интерес имеют, что не захочешь – вернешься.

«Интерес» после вчерашнего закопали под осиной. Место паршивое: копнешь – в ямке вода мигом собирается. Ну, золоту ничего не сделается. Зато здесь спокойнее. Болото в двух шагах, с другой стороны бурелом лагерь прикрывает. Разве что специально кто искать станет.

– Они нас не найдут, – мрачно и уверенно сказал Герман. – Они же дети, без нее сюда вообще не доберутся. А мы еще и перепрятались.

Пашка дипломатично промолчал. В том, что пришлось перебираться на новое место, целиком был виноват он сам. Хорошо еще, Герман по офицерскому своему высокомерию вчерашние события молчанием обходит. Правда, он и без упреков, одними своими сомнениями дырку в башке проковырять вполне может.

– Паш, надо кому-то на старое место пойти, – Герман заерзал на шинели. – Обязательно нужно, иначе они покрутятся и уйдут. ОНА колебаться да сомневаться не привыкла. Ты знаешь, что они про нас подумают?

– Да ничего они не подумают, – в сотый раз с тоской заверил Пашка. – Мы их заметим. Ну что ты в самом деле? Всего-то на полверсты передвинулись. Бинокль имеем. Засечем в два счета.

Передвинулись от старого лагеря действительно недалеко. Насыпь железнодорожного полотна отсюда отлично просматривалась, роща, где прятались до этого, тоже оставалась на виду. Лежи да наблюдай. Еще от комаров отмахивайся. Злые они здесь, а без Катерины спасительный папоротник хрен отыщешь.

– А если ночью придут? Проскочат, не заметим, – занудно бормотал Герман.

– Ночью я туда пойду. Замаскируюсь, посторожу. Муха не пролетит, – опять же не в первый раз пообещал Пашка.