Когда в сенях раздались шаги, Игнат Трофимыч решил, что это кто-то из тех милиционеров, что приставлены к его воротам. Кто это еще мог быть. Милиционеры внутрь никого не пускали.

— Не заперто, давайте! — крикнул он на стук в дверь.

Дверь растворилась, и в дом через порог один за другим стали входить мужики, а у одного из них в руках была птичья клетка! Селезенка у Игната Трофимыча скакнула внутри вверх-вниз. Он понял, кто это и зачем. Только бы не убили, подумалось ему с ужасом.

— Кошелкин Игнат Трофимыч? — спросил мужик, что шел первым.

— Кто? Почему? Совсем нет… — запинаясь, прыгающими губами ответил Игнат Трофимыч.

— Ну что вы, Игнат Трофимыч. Ай-я-яй, право. Зачем вводить в заблуждение! — особым, как бы заботливым голосом сказал мужик. — Ради вашего же спокойствия! — непонятно добавил он.

Из комнаты на голоса высунулась Марья Трофимовна:

— Что такое? Что деется?

— Кошелкина Марья Трофимовна? — спросил обладатель заботливого голоса.

— Ну дак если, и что? — невразумительно отозвалась Марья Трофимовна.

— Будем считать, что да, — сказал заботливый голос, полез в подсунутую ему другими большую толстокрышечную папку и извлек из нее лист белейшей бумаги с каким-то важным государственным грифом. — Предъявляю вам, — махнул он листом перед носом Игната Трофимыча. — Пожалуйста, — дал он глянуть лист Марье Трофимовне. — Совместное постановление городских властей об изъятии в пользу государства одной из ваших кур как являющейся инструментом золотодобычи.

— Каким таким инструментом? — подал голос Игнат Трофимыч. Он уразумел, что это не бандиты, а совсем даже наоборот, и ему тотчас стало жалко расставаться с Рябой.

— Добыча золота — монополия государства, это вам известно? — сказал заботливый голос, и заботы в нем было теперь что-то не очень много.

— Дак государство, что ли, курочку-то растило? — вскинулась Марья Трофимовна, тоже сообразившая что к чему.

— Дискуссировать будем в другом месте, — сказал заботливый голос, и заботы в нем не было больше нисколько, лишь один обжигающий, металлический холод. — Не заставляйте нас применять силу для исполнения постановления.

Около курятника сопровождающие Игната Трофимыча брызнули светом двух мощных фонарей и, когда тот открыл дверь, разом направили фонари вовнутрь. Всполошенные куры закудахтали, захлопали крыльями, заметались по полу. Игнат Трофимыч совершил захват Рябой, и товарищ с клеткой тотчас подсунулся к нему под руки открытой дверцей.

Заботливый голос дождался, пока Игнат Трофимыч замкнет курятник, и взял его под руку.

— Я надеюсь, — сказал он, увлекая Игната Трофимыча в сторону дома, — что вы понимаете: никакая курица никаких золотых яиц у вас не несла. Забудьте об этом. И для себя, и для других. Вам ясно?

Игнату Трофимычу все было ясно, как не ясно…

Черные «Волги» медленно тронулись, выехали на середину улицы, наддали газа, ряд демонстрантов у асфальтовой магистрали снова расступился, выпустил их и опять сомкнулся.

А Надежда Игнатьевна как раз в это время вышла из ванной, приняв душ, запахнулась в длинный, до пят, банный махровый халат изумительно чистого голубого цвета и, включив телевизор, села в кресло напротив, подостыть после душа и отдохнуть.

Звук у телевизора появился раньше, чем изображение, и сначала Надежда Игнатьевна не вслушивалась, что там говорят. Но вдруг слух так и зацепился за звучащую речь, сам собой, бессознательно, все в ней напряглось, на экране возникло изображение, и она узнала говорившего. Это был заместитель начальника горуправления внутренних дел по политчасти толстомордый Собакин.

— …город был буквально переполнен слухами, — читал по бумажке Собакин, не отрывая от нее глаз, — о якобы имевшемся в одном из домов района индивидуальной застройки случае снесения курицей золотого яйца. На части улицы, прилегающей к этому дому, наблюдалось скопление народа, что затруднило работу общественного транспорта, нарушило нормальное течение жизни жителей района. В результате компетентной проверки установлено, что источником слухов явилась психически больная женщина. В настоящее время она изолирована от общества и взята под врачебное наблюдение. Никаких золотых яиц обнаружено не было, чего и следовало ожидать.

Собакин дочитал, поднял от бумаги глаза и стал выносливо глядеть в камеру, ожидая, когда его отключат от эфира.

Наконец он исчез, появившаяся вместо него диктор проинформировала зрителей, кого они сейчас слушали и в связи с чем, исчезла сама, и тут Надежда Игнатьевна обнаружила, что, вместо того чтобы высыхать, она вся под халатом мокрая от жаркого, льющегося из нее, будто из губки, пота.

— О-ой! — простонала она, хватаясь за голову в тюрбане из красного, махрового же полотенца и принимаясь в неистовстве выдирать полотенце из волос. — Ой, это надо же! Ой, боже мой, ой! Ну, как кто меня видел?! Ой, как стукнут, ой, боже мой!..

И была ночь, и наступило утро.

И с этого утра события случившейся в нашем городе истории стали приобретать уже совершенно невероятный характер.

События, о которых речь, начались в городском отделении Жилсоцбанка, в одном из самых дальних, самых подвальных, самых секретных его помещений, представлявшем из себя не что иное как бетонный бункер, запертый многотонной стальной дверью. Туда, в этот бункер, была отправлена изъятая у Марьи Трофимовны с Игнатом Трофимычем их Рябая, отныне не принадлежащая им, там ей теперь предстояло находиться, и где еще, как не в банке, должно находиться курице, несущей золотые яйца?

В это утро к условленному часу к зданию Жилсоцбанка съезжались отцы города, чтобы увидеть наконец чудо-курицу собственными глазами, а если повезет, то и стать свидетелями появления золотого яйца на свет.

Ах, Боже мой, у меня недостает слов, чтобы описать всю изумительную значительность подобного съезда! С какой грозной, торжественной державностью подкатывали к гранитному крыльцу блистающие зеркально надраенными бортами черные «Волги», с какой важной, исполненной державной силы осанкой поднимались по гранитным ступеням выбравшиеся из черных машинных утроб их пассажиры, какая высокая государственная мудрость сквозила в их рукопожатиях, когда они встречались! Это надо увидеть, стать очевидцем, — а словами не передать.

Надо отметить, круг съезжавшихся был весьма невелик. Только в полном смысле отцы города были званы сюда. И если, скажем, полковник Волченков как начальник управления внутренних дел подпадал под данное определение, то его заместителю Собакину, пусть и тоже полковнику, дорога на этот съезд была заказана.

За входной дверью со стоящим около нее вооруженным милиционером отцов города встречал директор банка. Это был сухощаво-поджарый, абсолютно лысый пятидесятилетний мужчина, всегда с уголком белого платочка в нагрудном кармане пиджака, всегда тонко благоухающий французским одеколоном.