– Саму девушку, конечно, ни удав, никто другой о ее предпочтениях не спрашивает, – уточнил я, переставляя штатив.

– Нет, конечно, кто же нас будет спрашивать... Но девушка остается довольна, уверяю вас. Вся деревня будет целый год завидовать ей.

– А удав действительно приходит? Они его чем-то приманивают? – поинтересовался я. – Я что-то не очень верю. По-моему, хогон сам втихаря съедает ягненка, и все на этом заканчивается.

– Никто этого не знает, Алексей, – серьезно ответила Амани. – Они искренне верят в Лебе. Кроме того, иногда он не приходит, и ягненок остается нетронутым. Это значит, что жители деревни слишком много грешили в прошлом году и им предстоит год покаяния.

– И что тогда?

– Тогда состязание отменяется, и праздник состоится только на следующий год. А в этой деревне, как расплата за грехи, обязательно умрет ребенок.

– И умирает?

– Да.

Я застыл. Страшная догадка неожиданно озарила меня.

– Господи, Амани!

– Да? – Она обернулась.

– Вы понимаете, что это значит? Они убивают детей, вот что! Для того чтобы доказать простым жителям, что Лебе действительно существует, жрецы убивают ребенка!

Она посмотрела на меня каким-то странным взглядом:

– Не знаю... Может быть. Дети время от времени умирают от болезней, Алексей... Никто еще не доказал, что в этом замешаны жрецы... Можно верить во что угодно, пока не доказано, что этого не существует...

– Эй, Амани, – прервал я ее. – Посмотрите-ка наверх, туда... А что вот это такое, а?

Я указал на множество блеклых рисунков прямо над нами, на высоте трех-четырех метров. Мне померещилось, что я вижу среди них изображения рук. Это популярная тема в наскальной живописи, и казалось бы, нечему было удивляться. Только вот почудилось мне в этих руках что-то не совсем человеческое...

– Ну-ка дайте мне поскорее фотоаппарат, Амани. И тот бронебойный объектив, где он? Нужно будет показать эти руки Жану-Мари.

Объектив, конечно, мы оставили вместе с рюкзаком при выходе из пещеры. Моя напарница отправилась за ним. Мы находились на возвышенности, и через вход в пещеру мне открывался вид на всю деревню Номбори. В ней было, наверное, не более пятидесяти домов, одноэтажных, с плоской крышей и деревянными дверями с резными изображениями на мифологические сюжеты. Они перемежались с глиняными амбарами – женскими, почти кубической формы, и мужскими, с покрытыми соломой островерхими крышами. Деревня располагалась на склоне холма, и каждый следующий дом стоял выше предыдущего. Между ними по каменистым тропинкам то там, то тут сновали женщины в бурнусах, поднимавшиеся в свои дома с огромными ведрами воды из колодца, расположенного у самого подножия деревни.

Амани почему-то медлила. Неожиданно я заметил, что одна из ярких фигурок, которую я заприметил внизу, в деревне, быстро приближается к нам. Это был невысокий парень, ловко прыгавший по камням, одетый в короткие штаны и с сумкой через плечо. На плече у него висело еще что-то, и несколько минут я пристально вглядывался в это «что-то», пока не понял, к своему большому удивлению, что это винтовка.

– Амани, – спокойно позвал я. – Началось...

Фотографирование отпечатков рук пришлось отложить. Моя спутница быстро собрала наши зарисовки и сунула фотокамеру в сумку, предварительно положив в карман брюк карту памяти со сделанными снимками. Мы стояли возле входа в пещеру и молча смотрели, как низкорослый человек со старой, потрепанной винтовкой неторопливо движется по склону, не глядя в нашу сторону.

Наконец он поднялся к нам и отдышался. Ружье, насколько я мог видеть, не представляло никакой опасности – затвор у нее давно заржавел, а курок свободно болтался. Однако этот допотопный атрибут силы явно придавал уверенности его владельцу. На меня он даже не взглянул, повернувшись в сторону Коро. Началось долгое традиционное приветствие между ним и Амани.

– Добрый день.

– Добрый.

– Добра вам!

– Вам!

– Как дела?

– Нормально.

– А!

– А у вас?

– Спасибо!

– Как семья?

– Нормально.

– Куры?

– Спасибо.

– Овцы?

– Нормально.

– О!

– Э!

– О!

Догоны всегда проходят полностью эту занудную процедуру с каждым встретившимся им человеком. Обмен короткими словами происходит очень быстро, говорящий даже не дожидается окончания короткой фразы собеседника. Поутру эти «куры – овцы – нормально» доносятся в деревне со всех сторон и человека в здравом уме, непривычного к обстановке психической лечебницы, могут довести до бешенства. Иногда при встрече два догона даже не останавливаются, и последние аккорды этой странной «беседы» выдают, крича изо всех сил, уже на расстоянии метров пятидесяти друг от друга. Кроме того, приветствия всегда заканчиваются бессмысленными междометиями, количество которых может достигать десятка. После первых трех дней в Номбори я уже мог перебрасываться этими «О! А! Э!» не хуже самого настоящего догона.

После завершения ритуала догон с ружьем сплюнул на землю какую-то зеленую массу, которую жевал все это время, и без всякого перехода безучастным голосом спросил по-французски:

– Что тут делаете?

– Любуемся рисунками, – ответила Амани.

– А ты разве не знала, что белым запрещено к ним подходить?

– Нет, я этого не знала. Я здесь первый раз, мы приехали издалека.

Догон внимательно осмотрел линию горизонта, как будто пытаясь определить, откуда именно прибыли в Номбори мы с Амани.

– Сейчас пойдете со мной.

– Куда еще?

– Старейшины хотят видеть вас.

Он повернулся и с невозмутимым видом принялся спускаться обратно в деревню.

– Что ему надо? – поинтересовался я.

– Пойдем за ним, – улыбнулась Амани. – Сейчас нам предстоит занятная процедура.

– Какая же?

– Будем знакомиться с местными старейшинами. Уверена, они уже с нетерпением ждут нас на главной площади.

Я собрал реквизит, и, мирно беседуя с вооруженным догоном, под таким своеобразным конвоем мы отправились вниз.

Приглашение на совет старейшин не было неожиданным. Сразу же по приезде наш проводник Малик информировал нас, что рано или поздно нам придется встретиться с самыми почтенными жителями деревни – просто потому, что им наверняка станет любопытно, кто мы такие и зачем приехали. Самим же напрашиваться на подобную встречу, по догонским обычаям, было непочтительно.