людей Дармштадта за своим привычным столиком в ресторане, дабы съездить из Лондона в Кент и пожать наконец руку великому старику Дарвину. И вот свершилось.

Боясь опоздать, они выехали сразу после окончания интереснейшего доклада об истории атеизма, продолжал мистер Эвелинг. Дебаты вели, так сказать, втроем в экипаже, он расскажет после. Самому ему уже невероятно интересно мнение мистера Дарвина по этому вопросу. Кроме того, у него в данном отношении есть планы. Тоже нужно поговорить. Эмма тихо вздохнула. Чарльз без труда интерпретировал ее вздох и попытался успокоить взглядом. Мистер Эвелинг тем временем повернулся к тестю, человеку с таких внушительных размеров бородой, что она задвигала в тень даже бороду самого Дарвина.

– Позвольте представить. Отец моей жены, Карл Маркс.

Голова у Дарвина закружилась и набилась ватой. Сердце, и без того скакавшее целый день, пошло спотыкаться. Маркс «Капитала»? Новый пациент его врача? Он терпеть не мог сюрпризы. Особенно вечером. Они предвещали бессонную ночь. У него сильно запершило в горле, и пришлось как следует откашляться, что покоробило Эмму.

Чарльз представлял себе тестя вообще, пожилого англичанина, которому захотели доставить радость, попотчевав такой компанией. Но теперь за стол сядут не два атеиста – немец и ретивый англичанин, но три, из них – два немца и как минимум один коммунист. Эмма была права. Ему тоже ничего так не хотелось, как провести вечер вдвоем с женой без потрясений. И он закончился бы партией в нарды. Тем более что в вечном списке, который они вели уже много лет, Чарльз начал отставать.

Эмма видела, как ее Чарли пытается найти слова, и не понимала почему. Человек с белой бородой и черными, как вишни, глазами внушал ей надежду – примерно ее возраста, может, чуть моложе, и, наверно, найдет более приятную тему для разговора, чем тот, на кого ставил мистер Эвелинг – хорошо воспитанный господин, с идеальным пробором, но неверующий.

Дарвин пожал Марксу руку, извинился за осипший голос и прохрипел приветствие. Маркс поблагодарил for invitation. Казалось, он немного нервничал. Почти бездвижно – наверно, у него болела и спина – поздоровался с Эммой, удостоившей его мимолетной улыбкой и тут же повернувшейся к священнику Дауна. Повысив голос и произнося каждый слог четче, чем то было необходимо для понимания, она представила его гостям: преподобный Томас Гудвилл. Именно она настояла на приглашении священника в противовес неверующим, и Чарльз, быстро все взвесив, уступил. Гудвилл пришел за несколько минут до остальных гостей, и Эмма таким образом достала из колоды джокер. На присутствие священника в самом деле не рассчитывал ни один из троих.

– Каналья! – вырвалось у Маркса. Слава богу, очень тихо.

Он сощурил близорукие глаза, однако не стал надевать монокль и закашлялся. Мистер Эвелинг с отсутствующим видом смотрел на священника и подкручивал усы, с которыми в минуты раздражения любил консультироваться при помощи длинных пальцев. Доктор Бюхнер тоже заметно удивился, хотя старался этого не показать. Гудвилл же, пожимая троим господам руки, пробормотал, что предвкушает оживленный вечер, на каких уже не раз присутствовал в доме.

По знаку Эммы компания гуськом двинулась в столовую. Расселись. Дарвин попросил Джозефа подать аперитив. Едва очередь дошла до Гудвилла, тот сделал большой глоток, и дворецкий тут же налил ему еще. Тут друг друга знали.

Дарвин поднял рюмку и поприветствовал гостей, а себя, посмотрев на мистера Эвелинга, спросил: что тот задумал? Намеренно подсунул ему этого Маркса? Может, и имя в телеграмме не назвал специально?

Эмма чувствовала ответственность за начало разговора и была заинтересована в том, чтобы как можно дольше тянуть с отчетом о Конгрессе свободомыслящих. Вытянув шею и выпрямив спину, она обратилась к Марксу:

– Мистер Эвелинг писал нам, что вы высокого мнения о труде моего мужа, мистер… Как ваше имя? Простите мою немолодую память. Хотя ваше имя показалось мне знакомым. Как будто я его уже слышала…

Дарвин задумался, как бы остановить ни о чем не подозревавшую Эмму. Прежде чем он нашел решение, своего возмущенного тестя опередил мистер Эвелинг.

– Позвольте представить, мистер Маркс – всемирно известный экономист. Он живет в Лондоне и написал в известном смысле самый важный труд об экономике, точнее о капитализме. Важный, поскольку речь в нем идет не только о понимании нашей экономической системы, но и о ее преодолении. Мистер Маркс даже пророчит это преодоление.

Едва отзвучал гордый голос белокурого зятя, как доктор Бюхнер возвысил свой:

– Уважаемая миссис Дарвин, мне хотелось бы добавить, что мистер Маркс – величайший революционер всех времен.

Было не совсем понятно, чего в утверждении больше – восхищения или иронии. А может, такова манера Бюхнера выражаться, искажавшая английский на гессенский лад.

– Вы сражаетесь на баррикадах? – поинтересовался у Маркса преподобный, явно заинтригованный, поскольку такое на мирных холмах Кента встречалось нечасто.

Своим вопросом Гудвилл на долю секунды опередил Эмму, которая довольно колко добавила:

– Боже милостивый, значит, я что-то недопоняла.

Как по команде, все занялись аперитивом; кто-то, чтобы пересидеть наступившее молчание, буквально впился в рюмку. Эмма, не таясь, обвела компанию взглядом и попыталась составить представление о положении вещей. Чарльзу показалось, он заметил у нее бойцовский пыл, и принялся раздумывать, под каким бы предлогом уйти из-за стола. Комната будто наполнилась неловкостью или пробирками со взрывчатыми жидкостями. Но вместо этого Дарвин велел подавать суп.

– Нет, я не человек баррикад, – сказал Маркс дребезжащим голосом, чье от природы металлическое звучание теперь дополнительно модулировали обида и борьба с чужим языком. Кроме того, он говорил слишком громко. – Я scientist и пишу books. Основное время провожу в читальном зале Британского музея. By the way, миссис Дарвин, «Капитал» стоит в библиотеке вашего мужа.

Маркс произнес «бай се ве». Такого чудовищного «th» Эмма еще не слышала, было похоже на то, как ее внук Бернард пилит смычком на скрипке. Она задумалась: как давно ее гость живет в Лондоне?

А Дарвин в этот момент думал: откуда автор знает о своем «Капитале» у него на книжной полке? Что ему рассказывал доктор Беккет? Или Маркс просто напомнил, как много лет назад послал ему книгу?

Чарльзу стало не по себе. Он припоминал разговоры с доктором Беккетом и взвешивал шансы, что тот таким же образом говорит с Марксом о нем.

– Ты знаешь мистера Маркса? У нас даже есть его книга? И о чем в ней идет речь? – обратилась Эмма к Чарльзу.

Тот пробормотал, что в двух словах не объяснить.

Ну почему же, возразил мистер Эвелинг и с радостью сообщил, что как раз работает над книгой